Йохан Бреннеке - Немецкие субмарины в бою. Воспоминания участников боевых действий. 1939-1945

Союзники приложили максимум усилий, чтобы найти противодействие новому оружию. Командиры подводных лодок, возвращаясь с последующих операций, докладывали, что эсминцы стали застопоривать ход, когда замечали подлодку. Из этого стало ясно, что противник понял принципы, на которых работает новая торпеда. Спустя непродолжительное время противник нашел контрмеру в виде акустического буя, который тащили на буксире за судном.

Одним из командиров, которые добились больших успехов с помощью новой торпеды, был Альбрехт Бранди. Первая его лодка была потоплена в 1943 году у африканских берегов Средиземного моря, потом он еще дважды выживал после гибели двух других его лодок. Сейчас Бранди — архитектор.

«Два британских авианосца, три крейсера и около двадцати эсминцев и корветов в настоящее время проводят учения в районе Гибралтара».

Так говорилось в радиограмме, полученной ближе к концу августа от разведки ВМФ.

Воды Средиземного моря кристально чисты и прозрачны, часто море бывает гладким, как деревенский прудик. Даже слегка поднятый над поверхностью перископ оставляет после себя на такой воде длинный пенистый след. Он выдает лодку, так как виден с самолета издалека. И так бывало часто. Британская авиаразведка успела накрыть Средиземное море мелкоячеистой сетью, что делало жизнь подводников невероятно трудной.

28 августа 1943 года Бранди готовился к выходу в море. Вот что он пишет:

«Я вышел в море в большой спешке. Сначала двигался со скоростью велосипедиста, в надводном положении, потом — пешехода, под водой. Я очень осторожно крался к соединению кораблей противника. Эсминцы образовали вокруг двух авианосцев и крейсеров два кольца охранения.

Я поднырнул под внешнее кольцо эсминцев и подкрался на бесшумном ходу к большим кораблям. Перископ поднимал каждый раз на считаные секунды.

По моим подсчетам, главный корабль находился в радиусе выстрела. „Спокойно, — говорил я себе. — Еще чуть-чуть поближе, и дай бог тебе спокойствия и выдержки“.

Скоро авианосец был в поле моего зрения. Он казался громадным, массивным. И в тот момент, когда я собрался дать команду приготовить торпедные аппараты к залпу, корабли изменили курс, словно производили маневр с целью уйти с линии огня атакующей подводной лодки. Вполне возможно, что они как раз и отрабатывали совместный маневр. Я воздержался от выстрела. Шанс поразить цель был ничтожным, а потерять лодку — весьма велик.

Я целый день маневрировал, пытаясь выйти на позицию для выстрела, но все безуспешно. Это был день сплошной нервотрепки.

Над головой и вокруг нас раздавались высокие тона винтов британских эсминцев и корветов — весьма раздражающие шумы. В любой момент, я чувствовал, они могут обнаружить нас. Но британцы, очевидно, чувствовали себя в такой безопасности, что пренебрегали использованием своих гидрофонов. Иначе бы они нас нашли.

Тот факт, что я вошел в контакт с противником и он проводит учения несколько дней, вселял надежду, что у меня еще появится возможность атаковать его. И все-таки было обидно, что под носом у меня ходят такие великаны, как „Формидабл“ и „Илластриес“, а я не могу ничего поделать. А узнать их я узнал, потому что у нас были их силуэты.

И на второй день мне не повезло. А на третий я не смог даже подобраться к ним.

Наконец после всех этих долгих и бесплодных дней я решил, что надо что-то положить в карман, прежде чем возвращаться на базу. И я поразил два эсминца — один по правому, другой по левому борту, залпом четырех торпед, по две на каждого.

В Гибралтаре зашевелилась противолодочная оборона. Мы были так близко к нему, когда я стрелял, что было видно многое из происходящего на Скале.

Я под водой пошел под прикрытие африканского берега. Эсминцы забегали над нашей головой во все стороны. Глубинные бомбы посыпались десятками, но все — не ближе мили от нас. Люди в лодке широко улыбались — впервые за весь поход.

После того как над Северной Африкой и узкой полосой пролива опустилась ночь, я всплыл. Батареи нуждались в подзарядке, но больше всего нам нужен был глоток свежего воздуха.

Стояла прекрасная звездная ночь. Вокруг царило спокойствие. Ни силуэта, ни шума самолета. Я передал вахту и велел держать курс на Мелилью на африканском побережье, а сам пошел вздремнуть. В тот момент, мне казалось, наши радары были для меня важнее впередсмотрящих.

Внезапно тишину ночи разорвали два взрыва. Лодку тряхнуло. Я спрыгнул с койки.