Игорь Лощилов - Отчаянный корпус

К счастью, в этот день нашлось немало людей, которым не потребовалось долгих раздумий. К зданию российского парламента, еще не окрещенному Белым домом, стали стекаться людские потоки. Они были разной величины. Один, самый мощный, хлынул с Тверской и бесстрашно разорвал ревущее Садовое кольцо. Его обычные железные обитатели покорно расступились и боязливо прижались к тротуарам. Другой заполнил Краснопресненскую набережную и тоже прервал движение. С Москвы-реки к нему примкнули дружные речники на своих рабочих судах. Без всякого призыва сверху начали возводиться баррикады, слабенькие, не представляющие серьезной опасности, — из прутьев, арматуры, ящиков, скамеек, строительного мусора — всего, что могли поднять люди, сразу понявшие, что самозванцы не потерпят существования оппозиции. Дело нашли себе многие. Самые решительные разливали по бутылкам бензин и готовили горючую смесь, суматошные расклеивали листовки, изобретательные пытались организовать радиотрансляцию, заботливые строгали бутерброды и сшивали бело-сине-красные полотнища для российских флагов.

Ничего подобного Ветров тогда не увидел, но по пути на дачу встретил несколько танковых колонн, двигающихся к Москве. Войска красноречивее всего говорили о намерениях новых руководителей. А вечером, когда довелось увидеть их лица и услышать прерывающиеся голоса, стало ясно, что они изначально обречены, ибо с первых шагов лгут и сомневаются в том, что затеяли. Нет, ему как военному нужно не просто не принимать участия — против таких нужно бороться. Оставалось только определить как.

Ночь не принесла решения. Едва проснувшись, бросился к приемнику за новостями. Официальный эфир был заполнен классической музыкой. Власть стыдливо пряталась за Прокофьевым и Шостаковичем, которых когда-то травила сама, а в коротких перерывах надоедливо бубнила о том, с каким одобрением восприняли трудящиеся воцарение ГКЧП и с какой привычной монолитностью сплачивают вокруг него свои ряды. Воистину нужно обладать полной политической бездарностью, чтобы даже не попытаться поискать для ушей народа ничего, кроме классической лапши. Как всегда в таких случаях, выручали зарубежные голоса. Они сообщали об указах российского президента; негативной реакции мировой общественности; концентрации войск в столице; угрозе нападения на российский парламент; общегородском митинге, намеченном у его здания; осуждении путчистов в ряде городов. Среди массы разноречивых сведений одно было четкое и конкретное — митинг.

Над Белым домом висел воздушный шар в виде дирижабля, под ним реял трехцветный российский флаг. Он служил хорошим ориентиром для всех, кто шел сюда. Площадь перед зданием уже вся заполнилась народом, но безотказно принимала все новые и новые тысячи. На балконе второго этажа, превращенного в импровизированную трибуну, толпились многочисленные ораторы. Хотя речи были одного толка, собравшиеся чутко реагировали на каждую, легко переходя от гнева к ликованию и обратно. Больше, чем обычно, звучали радикальные лозунги, но все выглядело миролюбиво, и многие, наверное, не сознавали настоящей опасности.

А вообще атмосфера выглядела не очень естественной. Казалось, что на всем лежит налет театральщины, люди ощущают себя участниками сценического действа и по окончании спектакля должны разойтись по домам. Никто не нацеливался на поступки: ни те, кто выкрикивал громкие призывы, ни те, кто искренне вторил им. Все предпочитали видеть себя оракулами, обличителями, но не организаторами, а тем более исполнителями. Сейчас же помимо общих призывов следовало бы нацеливать людей на конкретику, на какой-нибудь быстро выполнимый согласованный акт…

Так рассуждал Ветров, стиснутый людскими телами, радующийся и негодующий вместе со всеми, полный готовности сделать нечто большее и полезное, чем участие в дружном реве. Когда же надежда окончательно угасла, возник естественный вопрос: почему же он сам ждет каких-то особенных призывов, а не идет выполнять посильное дело? Ведь сейчас самое главное — не допустить военного столкновения, на которое толкают путчисты. Значит, нужно идти в войска, убеждать их не выполнять преступные приказы. Да! Он скомплектует группу офицеров-единомышленников, они наденут форму, чтобы все видели: перед ними не говорливые политики, а свои братья, у которых есть что сказать друг другу.

Приняв решение, Ветров стал проталкиваться к трибуне. «Разрешите… Извините… Позвольте… Господи, а это кто? — перед ним возникла знакомая сутулая фигура. — Алишер?»