Борис Шапталов - Испытание войной – выдержал ли его Сталин?

1. «Винтики войны». Во-первых, паническое отступление 1942 г. во многом было связано с неверием солдат в свое командование. Неверие в то, что оно найдет выход из трудного положения, поможет своевременно огнем и резервами. У Барвенково и в Крыму, на Волховском фронте у Любани и под Ржевом они могли убедиться, что командование часто теряется, не умеет хорошо воевать, не ценит солдатские жизни. Существовала трещина, а может быть – пусть и не везде – пропасть между солдатской массой и командным составом. Вот свидетельство фронтовика. В письме солдата М.П. Ермолаева от 4 августа 1942 г., перехваченном цензурой, есть такие строки: «Командование наше стоит не на должной высоте, оно первое бросается в панику, оставляя бойцов на произвол судьбы. Относятся же они к бойцам, как к скоту, не признавая их за людей, отсюда и отсутствие авторитета их среди бойцов» (3, с. 532–533). Поэтому, когда создавалась угроза окружения, то люди предпочитали доверяться инстинкту самосохранения, а не своему командованию. Однако там, где солдаты видели умных командиров и чувствовали толковое управление, в тех частях и соединениях солдаты сражались хорошо. Они знали – их не подведут, не бросят. Единение воли и таланта командиров, боевой выучки и психологической уверенности солдат – вот стержень устойчивости войск.

Во-вторых, огромные потери, что постоянно несли наши войска в 1941–1942 гг., затрудняли складывание профессионально обученных воинских подразделений, тех, что еще называют «крепко сколоченными». Настоящий солдат на войне – это всегда профессионал. Он может не лучшим образом ходить в строю, забывать «есть глазами» начальство, но он знает, как укрываться от артналета и авиации, как ходить в атаку (отнюдь не цепью, как то первоначально практиковалось в Красной Армии), как подползти к танку противника и так далее. Только с такими солдатами можно выдержать массированную атаку врага, когда кругом рвутся снаряды и бомбы, лавиной идут танки. У обстрелянной части есть уверенность, которой нет у «зеленого» подразделения: а именно знание того, что будут делать соседи по окопу, артиллеристы, командиры. Солдаты по опыту уже знают – им не дадут пропасть, и потому каждому нужно просто выполнять свое дело. Не случайно писатели-фронтовики нашли такое определение поведения солдата на войне, как «работа». Ведь на одном эмоциональном импульсе (героизм, энтузиазм) победить нельзя. Необходима еще каждодневная деловая подготовка к боям, работа с мелочами, от которых потом будет зависеть жизнь людей или настроение перед боем, тут и полевая кухня не последнее дело. На одном героизме можно свершить один великий поступок, но перемолоть всю многомиллионную армию невозможно. Нужна специфическая будничная работа.

Летом 1942 г. тот тип солдата, который придет в Европу, еще только складывался. В наших солдатах и командирах еще слишком много было от красноармейца довоенного образца с винтовкой-трехлинейкой или наганом, ведающего лишь прямолинейные положения Устава. В маневренной войне, где одной из черт профессионализма выступает умение самостоятельно мыслить, он пока проигрывал немецкому солдату. Но в позиционной борьбе, где превалировала линейная тактика, наши солдаты и командиры чувствовали себя много уверенней и потому дрались хорошо. По мере того как возвращались из госпиталей раненые, а значит, обстрелянные бойцы, по мере роста профессионализма командиров, которые реже ставили частям нереальные задачи и тщательнее готовили войска к боям, приходил опыт. Не так быстро как хотелось, но накапливался.

Неустойчивость красноармейских частей в обороне породил известный приказ № 227. В нем отмечалась хорошая работа тыла, дающего все больше оружия и на вопрос: «Чего же у нас не хватает?» следовал ответ: «Порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, полках, дивизиях…» В этом выводе много было верного, но, как нередко у Сталина, верно в формально-бюрократическом смысле, а не по реалиям жизни. Как судить о случаях, выходящих за рамки формально-верного, например при утере штабом связи с частями? Видный социолог, профессор В. Шубкин, в 1942 г. наводчик орудия, поведал такой случай. Их 315-я стрелковая дивизия прибыла под Сталинград 23 августа в момент прорыва немцев. Перед выступлением был зачитан приказ № 227. Прибыв на место, артиллерийская часть не смогла определиться и занять указанные позиции. Это могло расцениваться как отступление. Двое офицеров, посланных найти командование, вернулись через несколько часов. «Какие-то у них были стертые, отрешенные лица… говорили, что генерал, которого они разыскали, даже слушать их не стал, а с ходу заорал: «Читали приказ Сталина? Пойдете под трибунал!» И тут же скомандовал адъютанту: «Подготовь документы!» Скоро в части прошел слух, что те офицеры прострелили друг другу руки и ушли в тыл. «Потом в армейских госпиталях я не раз встречал солдат-самострелов, – рассказывал В. Шубкин. – Но тогда, 23 августа, даже мысль о том, что офицеры, в мужестве которых я не сомневался, боясь оказаться без вины виноватыми, пошли на самострел, казалось мне невероятной» (4).