Олег Селянкин - Только вперед! До самого полного!

Разуваев мгновенно выполнил команду, и бронекатер еще выше вздернул нос, так устремился вперед, словно намеревался взлететь…

Очередной фашистский залп лег уже за кормой бронекатера. И он, блестевший от окатившей его воды, оказался перед берегом, где пока хозяйничал враг; метров двести или того меньше отделяло его от берега, и было прекрасно видно гитлеровцев, перебегавших с места на место, и офицера, угрожавшего им пистолетом.

По нему, этому ярившемуся офицеру, Одуванчик и стеганул очередью из своих пулеметов. Офицера, похоже, перерезало.

А тут почти одновременно и долгожданные доклады из орудийных башен:

— Цель вижу!

— Огонь! — отрывисто бросил Максим.

По фашистской батарее ударили реактивными снарядами. Земля там будто вспучилась, все окутало клубящееся пламя, и… больше ни одна из тех пушек ни разу не тявкнула.

Теперь оставалось расправиться только с дотом. Где же он? Ага, нашел! Но около дота уже рвались снаряды, в его амбразуре тонули трассы пулеметов Одуванчика.

Не стало и дота — Максим огляделся. Все катера дивизиона, следуя его примеру, проскочили сквозь фашистскую артиллерийскую завесу, все яростно атаковали врага на своих участках, нарезанных приказом Борисова. И только теперь Максим по-настоящему понял, почему комдив особо подчеркивал, чтобы без особого на то приказа никто не лез в зону соседа: каждый катер сейчас имел относительный простор для действий, никто не боялся случайно влепить снаряд в товарища.

Еще мгновение на размышления — и новое приказание:

— Ветошкин! Обратным курсом вдоль берега! Башни! Огонь по фашистам! Картечью!

Бронекатер метрах в ста от берега несется параллельно ему. Строчит из пулеметов, с полной скорострельностью бьет из орудий. По любой цели бьет. Даже просто по подлеску. Чтобы и оттуда выгнать фашистов, если они там затаились.

Четыре галса сделали вдоль берега, расстреливая его. Намеревались лечь на пятый, но увидели десантные катера и отошли к середине реки, уступая им место.

И снова огонь из орудий. Теперь по минометным и артиллерийским батареям, стрелявшим с закрытых позиций.

В район Кормчино возвращались довольные собой. И вовсе возликовали, когда Борисов объявил:

— Десантники благодарят нас. Во время высадки они не потеряли ни одного человека!

— Даром, что ли, у нас на орудийных стволах вся краска пузырями пошла, — самодовольно ответил Одуванчик.

Действительно, и краска на орудиях обгорела, и почти весь боезапас израсходовали. Главное же — и на катере ни одного убитого или раненого, ни одной пробоины!

Ушел Борисов — начали погрузку снарядов и патронов, стали банить орудия, чистить пулеметы. Вообще за эту ночь часа по-настоящему не спали: село солнце, укутавшись в золотистую дымку, — появились фашистские самолеты, понавесили над Невой осветительных бомб и давай бомбить и обстреливать берега, нащупывая катера. Не нащупали, ни одного из них не повредили, но сна лишили.

А утром командование поставило новую задачу: высадить в тыл врага еще одну роту десанта. И опять среди дня, опять при ясном солнышке.

Пять бронекатеров ушли на эту операцию. Все и вернулись, высадив десант. Вернулись с пробоинами в бортах, со шрамами на орудийных башнях и боевых рубках. В бортах сто второго пришлось заделывать двадцать три пробоины.

И мичмана Мехоношина Афанасия Никандровича не стало. Когда, выполнив задание, уже начали отход, вражеский снаряд угодил в него. В клочья разнес. И земле предать нечего.

К полуночи заделали пробоины понадежнее, до горловин залили баки топливом, приняли боезапас и стали ждать нового приказа, в душе надеясь, что если и не поставят на ремонт, то уж отдых обязательно дадут. Веру в последнее подкреплял и туман, который так плотно укутал реку, что из рубки не стало видно матроса, стоящего на носу бронекатера.

Однако командование решило иначе, и ровно в час ночи бронекатера отошли от берега; головным — сто второй.

Ползли малым ходом, ползли в клубящемся тумане, в душе костеря начальство, убежденно заявляя, что уж лучше солнечным днем нестись на фашистов полным ходом, чем ползти вот так, не зная точно куда.

По расчетам Максима, до гитлеровских батарей оставалось меньше километра, когда сто второй днищем вдруг заскрипел по песку.

— Есть первая, — проворчал Ветошкин, не выпуская из рук теперь бесполезного штурвала.

Наметкой еще производили обмер глубин вокруг катера, а на песчаную отмель выскочил и сто первый бронекатер, шедший следом.