Олег Селянкин - Только вперед! До самого полного!

Не удержался и Максим, добавил огонька в общее ликование, напомнив, что наши бойцы на полуострове Ханко, хотя тот был в самом западном конце Финского залива, хотя на них начали наседать еще в июне, отбили все вражеские атаки, а буквально несколько дней назад всех их, героев Ханко, не только выкрали из-под носа озверевших фашистов, но и благополучно доставили в Кронштадт. А ну, братцы, пораскиньте мозгами, пошире пораскиньте и скажите: о чем это кричит?!

Так увлеклись радужными мечтами о скором окончании войны, о крахе блокады Ленинграда, что Максим даже удивился, когда Рита вдруг подошла к нему и еле слышно шепнула:

— Мы пойдем, Максим?

— Пойдете? Куда пойдете? — недоуменно спросил Максим, потом вспомнил все и непререкаемо заявил в оглушительной тишине: — Никуда вы не пойдете. Братва, или мы уже не моряки?

Мгновенно, преодолев сопротивление стеснительности, добрые матросские руки с Риты и Галкина сняли шинели, услужливо приняли шапки. А еще немного погодя на обеденном столе появились хлебные пайки, щедро сложенные кучкой, три банки рыбных консервов и фляжка спирта, которую мичман Мехоношин берег на всякий тяжелый случай, а сегодня с общего молчаливого согласия положил рядом с хлебом.

Дружно выпили за скорую победу. Не успели закусить — ожил телефон. Максим взял трубку, весело назвал себя.

— Малых, чему радуетесь? Ишь, гогочете так, что здесь, в штабе батальона, слышно. Или уже знаете? От кого? — высыпал вопросы комиссар бригады.

— Так ведь у нас разведка не спит, а работает, — отшутился Максим.

— Ну-ну… А спиртом не увлекайтесь. Я и сейчас чую, как от тебя разит, — добродушно проворчал комиссар бригады, хохотнул и положил трубку.

Этот короткий разговор Максим пересказал так:

— Командование поздравляет с началом наступления под Москвой и напоминает, что враг еще силен, что мы в любую минуту должны быть готовы к его атаке или еще чему.

И снова вспыхнули горячие споры о том, когда закончится война, когда будет сокрушена блокада Ленинграда. Самые различные сроки назывались, но в одном все сходились: это наступление, начатое под Москвой, не захлебнется, как то, под Ельней, теперь Красная Армия ходом до Берлина попрет.

Максим не был согласен с товарищами. Он знал, что велика военная мощь фашистской Германии, на которую сейчас промышленность почти всей Западной Европы днем и ночью работает. Но мыслей своих не высказал: в такой день нельзя товарищам портить настроение.

В самый разгар общего спора Максима за рукав кителя и дернул солдат Галкин, прошептал просительно:

— Товарищ лейтенант, мне поговорить бы с вами надо…

— Что ж, валяй, поговори.

— Так, чтобы только вы и я.

Максим удивленно глянул на этого мальчишку, который, казалось, уже оробел от собственной смелости, и глазами показал ему на дверь землянки.

День еще только нащупывал дорогу в эти края, нащупывал так робко, словно вообще ни разу не бывал здесь; лишь чуть посветлевшее небо указывало на его приближение.

Оказались они одни — Галкин, похоже, и вовсе сник. Чтобы подбодрить его, Максим сказал вполне доброжелательно:

— Выкладывай, что припас для меня.

Может быть, еще около минуты Галкин молчал, борясь сам с собой, и вдруг выпалил:

— Я, товарищ лейтенант, люблю ее… Очень люблю!

Когда до Максима дошло, что сказанное Галкиным относится к Рите, захотелось ответить резко: дескать, не со мной, а с ней об этом, говорить надо, молодой человек. Однако настроение было прекрасное и такой мальчишеской непосредственностью веяло от этого солдатика, что только и сказал:

— В этом вопросе, Илларион, я плохой тебе советчик. Можно сказать, вовсе никакой.

— Я не совета у вас спрашиваю, я просто ставлю вас в известность…

У этого юнца, оказывается, есть и личная гордость, и довольно острые зубки!

— …Я просто хочу, чтобы вы, товарищ лейтенант, знали: я буду добиваться ее ответной любви!

Сказано это было хотя и несколько выспренно, зато решительно, с глубокой верой в правоту своих намерений. И Максим уже с интересом и внимательно посмотрел, на Галкина. Да, росточком, прямо скажем, он не вышел: если Ритка не нагнется, то и не поцелует ее. А вот глаза честные, с твердым зрачком, не бегают, не прячутся…

— Значит, на том и договоримся, как настоящие мужчины: она, Маргарита Ивановна, и решит, кого из нас двоих выбрать. Руку?

Галкин не уловил скрытой иронии, он очень серьезно протянул Максиму свою ладошку. Озорно подумалось, что стоит посильнее жимануть ее, и Галкин обязательно поморщится от боли.