Дмитрий Мищенко - Нина Сагайдак

— Да. А у них ведь тоже остались дети…

— Как же это… так быстро? Неужели их и не допрашивали, коммунистов?

— Немцы долго не канителятся. Им и одной ночи достаточно, чтобы отправить людей на тот свет.

— Значит, арестованные признались?

— Что ты! Там, в гестапо, признался или нет — один конец: расстрел. Тем более, когда речь идет о коммунистах. Рано или поздно с нами будет то же.

— С кем — с нами?

— Ну, со мной, с другими коммунистами, которые остались в городе.

Нина смотрела на Ольгу Осиповну широко раскрытыми глазами.

— Почему вы так думаете?

— Не оставят они нас в покое. Появится еще раз листовка — и все. Придет наша очередь идти под дулами автоматов в лес…

— Зачем же вы ждете этого страшного дня? Уехали бы куда-нибудь или ушли в леса к партизанам.

— Куда мне… с моей ногой. Не гожусь я для партизанских походов. А уехать можно было бы, да дела не пускают.

— Какие дела?

— Ну… всякие. Старики родители, вы с Лялей. Как я вас всех оставлю?

— Если вам грозит такая опасность, не думайте о нас. Мы как-нибудь проживем.

Ольга Осиповна обняла девушку.

— Сейчас только ты говорила, что не знаешь, как будете жить без деда.

— А теперь я вам говорю, тетя Оля: уезжайте. Проживем как-нибудь. Вы сами сказали, что есть люди, которым еще хуже, чем нам.

Ольга Осиповна крепко прижала к себе Нину.

— Никуда я, девонька, не поеду. Раз вовремя не эвакуировалась, надо держаться и делать свое дело здесь.

«Может быть, тетя Оля права, — подумала Нина. — Но нет, нельзя так рисковать. Напрасно Ольга Осиповна ссылается на хромую ногу. Добралась бы до партизан, и нашлось бы ей там дело».

— Может, пойдем вместе к нам, — заговорила она. — Я одна боюсь идти домой: бабушка ждет меня с вестями из больницы. Что я ей скажу?

— Ладно, зайду, — согласилась Ольга Осиповна. — Только уговор: не пугать бабушку плохими вестями, будем поддерживать в ней надежду…

Два месяца прошло с тех пор, как не стало Ивана Михайловича. В доме все еще стоит похоронная тишина. Если бы хоть кладбище было подальше, может, не напоминало бы оно весь день о случившемся. А то выйдешь во двор, невольно глянешь в ту сторону, где похоронен дедушка, — сердце сжимается от боли, слезы подступают к глазам.

Лидия Леопольдовна после смерти мужа совсем согнулась, как-то вся съежилась, подолгу не встает с постели.

«Что будет, если и она уйдет от нас? — думает Нина. — На кого надеяться? У кого искать защиты? Самой маленькой нет еще и двух лет. Да и Толя еще ребенок…» Сумеет ли она, Нина, заменить им мать и бабушку. Вроде бы и не маленькая — шестнадцатый год идет. Но если бы кто знал, как одинока, как беспомощна она! Как бессильна в этом хаосе грозных событий и тяжких обстоятельств, которые называются одним страшным словом — оккупация.

Вот сидит она рядом с бабушкой, раскладывает собранные в саду яблоки. Одни пойдут на сушку; другие будут квасить; часть можно сохранить свежими до самой зимы. Когда-то из яблок варили вкусное повидло, варенье. Теперь об этом никто и не думает — нет сахара, а если и появится на базаре, то продают его кусочками. Какое там варенье! Нынче люди думают о другом: что повезти в деревню в обмен на пару килограммов картофеля, крупы, хлеба.

Думала об этом и Лидия Леопольдовна.

— Не слышала, внучка, — заговорила она вдруг, — кто из наших соседей собирается идти на село менять вещи?

— Не слышала.

— Надо поинтересоваться, детка. Может быть, я попрошу кого-нибудь взять тебя с собой.

— А что я понесу на село? У людей есть с чем ходить, потому и ходят.

— У всех теперь не густо. Мало кто несет лишнее. Несут необходимое, а часто и последнее. А мы начнем с летней одежды твоей матери.

— Что скажет мама, когда вернется?

— Она поймет, что иначе поступить мы не могли. Лишь бы вы остались живы и здоровы, а вещи — дело наживное.

Сама не зная почему, Нина сегодня упрямится и возражает бабушке. Может быть, потому, что в село предстояло идти ей, а этого как раз и не хотелось.

Лидия Леопольдовна настаивала, тихо и спокойно убеждая внучку:

— Именно сейчас и время, Ниночка. В селах собирают урожай, людям легче достать хлеб. А кончится молотьба, вывезут зерно, попробуй тогда найти его и выменять на вещи.

— Ладно, бабуся, — соглашается наконец Нина. — Я ведь знаю: кроме меня, идти некому.

— Так, так… — заплакала Лидия Леопольдовна. — Дедушки уж нет, я на такие странствия не способна. Одна ты теперь наша кормилица и надежда.