Михаил Лыньков - Незабываемые дни

Но что это? Глянул Мишка в ту сторону, где сидели его товарищи, и сердце сжалось в горячий комок. Прямо по снежной целине, проваливаясь по колено, бежал по направлению к опушке леса человек. За ним гнались несколько немецких солдат и кричали: «Стой! Стой!» Мимо самого Мишки, обдав его снежной пылью, пронесся вскачь верховой наперерез бежавшему человеку. Захлопали ружейные выстрелы, донесся чей-то крик. Мишка узнал голос своего друга Васьки Чичина, и Мишкино сердце сразу похолодело, словно его выставили на жгучий мороз. Васька бежал еще по снегу, но видно было, что бежит он уже из последних сил, — останавливается на миг передохнуть и снова бежит. Вот уже совсем близко от него всадник. Васька припадает на колено. Боже мой, неужели он упадет? Раздается выстрел, и Мишка даже улавливает настороженным ухом храп коня, который, будто споткнувшись, валится на землю. Это Васька отстреливается из револьвера. Но все ближе и ближе подступают серые и черные фигуры солдат и полицаев, они обходят Ваську. Тот лежит уже, зарывшись в снег, стреляет все реже и реже.

Сквозь треск бушующего пламени слышит Мишка такой далекий, далекий голос:

— Отомстите, братцы, за меня!

Голос обрывается, смолкает в трескотне длинной автоматной очереди.

Мишка видит, как собирается кучка полицаев там, где на снегу лежит недвижимое, безгласное. Потом они расходятся, разъезжаются. Несколько винтовочных выстрелов раздается недалеко от ветки, куда, прямо на свет пожара, поползли по снегу два других Мишкиных товарища. Очевидно, они успели спастись, так как немцы торопливо уходят оттуда, идут прямо вдоль противотанкового рва, на минуту кое-где задерживаются, обыскивая места, откуда стреляли ракетчики. Вот один из них, полицай, кричит по-русски:

— Смотрите, и ракетницы здесь!

Столпились, разглядывают. Потом осторожно подвигаются все ближе и ближе к Мишке. Он еще раньше пытался проползти к ручью, там густой лозняк прикрыл бы его от глаз фашистов. Но со стороны ручья едут конные. Назад, Мишка, назад! Может быть, в глубоком снегу противотанкового рва укроешься от вражьих глаз…

Хрустит снег под ногами полицаев. Уже слышит Мишка их сердитую ругань над головой:

— Нет покоя от этих диверсантов!

А чей-то голос приказывает:

— Бугай, погляди, там что-то чернеет!

В противотанковый ров вползает какая-то черная огромная туша.

— Руки вверх! — кричит это черное, направив автомат, но тут же, поскользнувшись, падает прямо на Мишку, придавив его своим тяжелым телом. Мишка со всего размаха стукнул ракетницей по голове незнакомца. Темная туша заревела не своим голосом, одной рукой схватилась за лицо, другой старается нащупать и схватить Мишкино горло.

«Нож!» — молнией пронеслось в голове Мишки. Хороший нож, который подарил ему старший брат, партизан.

По самую рукоятку вонзил Мишка острое, как бритво, лезвие.

— Это тебе от дяди Кости, фашистский пес!

Крик Мишки заглушил предсмертное хрипение полицая.

Как он мечтал, Мишка, Мишутка, стать таким, как дядя Костя! Как мечтал он увидеть этого героя, которого так страшатся фашисты, что приходят в бешенство при одном упоминании его имени. Были слухи, что дядю Костю даже можно увидеть своими глазами. Говорили, что человек с светлыми мыслями и чистым сердцем может увидеться с ним, ибо дядя Костя — посланец Сталина. А люди с светлыми мыслями и чистым сердцем тоже солдаты Сталина, тоже его верные помощники в борьбе с проклятыми врагами Родины.

Услышав имя дяди Кости, полицаи бросились бежать от рва. Но никто оттуда не стрелял. Не откликался и Семка Бугай. Тогда полицаи позвали еще нескольких, которые все еще чего-то искали в снегу, и начали осторожно подползать ко рву, потом бросились все разом, навалились кучей на что-то живое, трепетное. Два полицая тотчас же взвыли по-звериному, схватившись за животы, но другие осилили, повалили. Кто-то схватился за располосованную ножом щеку, завопил, кружась на одном месте:

— Да бейте его, братцы, бейте!

Раздался удар автоматного приклада.

— Погодите, погодите, приказано взять живым!

Полуживого, обессиленного, Мишку потащили по снегу, скрутив ему руки ремнями.

Во рву остались три недвижимых тела полицаев. Среди них был и Семка Бугай.

Снег вокруг покраснел. И это были уже не отблески затухавших пожаров, а расплывавшиеся пятна крови.

Мишка приоткрыл глубоко запавшие глаза. И ночное небо казалось ему необычайным, сказочным. Трепетным золотом переливались лохматые рваные облака. Звезды поблекли, словно подтаяли. Его несли на самодельных носилках из двух молодых березок. Они покачивались в такт ходьбе. И казалось Мишке, что он вновь маленький-маленький. Мать положила его в люльку, поет ему колыбельную песню. Слов ее не запомнишь. Только одно: