Михаил Лыньков - Незабываемые дни

Степанида Гавриловна была уже давно на ногах. Надо было управиться перед работой, истопить печь, приготовить что-нибудь на завтрак детям. Чмаруцька еще затемно пошел на службу. Дети спали. Только Мишка, словно кто-то поднимал его, уже несколько раз вставал с постели и подходил к окну. Протирал запотевшее стекло, вглядывался.

— Чего ты там не видел?

— Смотрю, не рассвело ли.

— Спи, тебе еще не скоро на работу.

Мишка уже несколько дней ходил разгружать уголь. Но, повидимому, не работа беспокоила его, а что-то другое. И вдруг он приник к запотевшему стеклу, глядит не отрываясь.

— Мама, а мама! Иди, погляди.

— Чего я там не видела?

— А вот и не видела… Ну, теперь видишь?

— Водокачку вижу, как всегда.

— Гляди-ка получше, может, еще что увидишь, кроме водокачки.

Гавриловна, заинтригованная словами сына, пригляделась внимательнее и тут только заметила красный флаг, который трепыхался на ветру, на самой вершине водокачки. Флаг как флаг. Будто немецкий, у них ведь тоже красный, правда, с широким белым кругом и со свастикой. Но на этом никакого круга не было. И когда она заметила это, на сердце как-то сразу потеплело. Вспомнила — ведь сегодня праздник. Когда-то — давно ли было это «когда-то»! — в этот день пошли бы утром на демонстрацию. Потом принимали бы гостей или сами пошли бы к кому-нибудь из соседей. Таким большим праздником был всегда этот день, что перед ним давно сошли на нет и пасха, и все другие старинные праздники.

Но как он мог очутиться здесь, этот флаг? Не гитлеровец же повесил его. Это, несомненно, сделали наши люди. И такие люди, которые не боятся немца, неустрашимые. Вот взяли и водрузили под самым носом у немцев, пусть глядят, пусть захлебываются от злобы.

Флаг заметили и в депо. Рабочие многозначительно перемигивались, подходили к окнам, чтобы лишний раз поглядеть на такую обычную раньше, а теперь редкостную и диковинную вещь. Небывалое настроение овладело всеми. Ходили подтянутые, торжественные, не обращая внимания на Штрипке, который явился в депо злой, нахмуренный. С раздражением набрасывался на рабочих:

— За работу, шволяч!

Но его брань никого особенно не пугала. Когда он кинулся на одного рабочего с кулаками, тот просто отмахнулся от него, как от назойливой мухи:

— Не мешайте работать, пан Штрипке!

Почтенный шеф даже растерялся и молча пошел в контору, где застал Заслонова.

— Ничего не понимаю, господин Заслонов, что стало с рабочими, словно подменили их.

— А в чем дело, господин Штрипке?

— Как в чем? Я хожу по депо, а они будто не замечают меня.

— Я что-то не понимаю вас.

— Я и сам не понимаю. Кажется, и работают, как всегда… А вот не узнаю их.

Остановившись у окна, он нервно барабанил пальцами по запотевшему стеклу и вдруг, подскочив, как ужаленный, вихрем помчался на двор.

Заслонов выглянул из окна и тотчас же понял причину необычайного проворства господина Штрипке.

Флаг заметили и солдаты из эшелонов, стоявших на станции. Первыми увидели его набиравшие воду в паровоз. Солдат, стоявший на тендере под водонапорным краном, увидев флаг, так растерялся от страха — причиной были многочисленные слухи и разговоры о внезапных налетах партизан, — что сдвинул в сторону кран, обдав струей ледяной воды кучку солдат, стоявших внизу. Поднялась страшная брань. Но она сразу же стихла, когда с тендера раздался крик:

— Партизаны!

Солдат как ветром смело, все бросились к своим вагонам. Машинист с перепугу начал давать тревожные гудки. Их подхватили другие паровозы. В этот хор включился и гудок депо. Уже дали команду увести в разные стороны эшелоны. Но вокруг все было тихо. Не слышно ни гула самолетов, не видно никакого подозрительного движения, которое говорило бы о близости партизан. Только шумела струя воды, лившаяся из незакрытого крана, да шипели паровозы, на которых машинисты и кочегары лихорадочно нагоняли пар.

И только тут все увидели флаг. К водокачке уже бежали солдаты и офицеры из караульной команды. Тревога постепенно затихала, свистки и гудки неожиданно прекратились. Запыхавшийся Штрипке кричал на путях:

— Кран, кран закройте, остолопы!

К водокачке торопливо шли Вейс и Кох. Там собиралась целая толпа.

По железной лестнице полез кургузый ефрейтор из караульной команды. За ним — длинноногий жандарм из гестапо. Им приказали снять флаг. Вот уж ефрейтор, кряхтя, поднялся на балкончик и собирался открыть дверь. Жандарм на минуту задержался на лестнице, высунув голову на балкон, — его усы развевал ветер. Откуда-то из задних рядов толпы донеслась сдержанная реплика: