Анатолий Чехов - Тропа Кайманова

Ошибки не было, перед Яковом стоял командир автороты капитан Павловский: это его узкое лицо с близко посаженными глазами, сдавленный с боков лоб, его «осадистая» — с узкими плечами и широким тазом — фигура.

Кайманов опустил глаза и увидел на земле характерные клиновидные с широкими каблуками и узкими носками следы сапог Павловского.

Эти следы видел он в давние времена у охотничьей тропы. Тогда они были прихвачены чуть сцементировавшейся корочкой, какая бывает после дождя, с обвалившимися кое-где краями, небольшой усадкой грунта. Там Павловский охотился на диких коз без разрешения начальника отряда, и Кайманов изобличил его. Возможно, именно за это разоблачение перед командованием Павловский тогда ему и отомстил...

Яков несколько смягчился, заметив на груди своего старого недруга узкую золотую нашивку, обозначавшую тяжелое ранение. Фронтовик!.. Тут же мелькнула мысль, в которой и самому не очень-то хотелось признаться: «Такой подлец и без ранения нашивку прицепит...»

— Ба! Кайманов! Смотри-ка, ты уж и старший лейтенант! — будто только что узнав Якова, воскликнул Павловский. — Сколько лет, сколько зим!..

Сделав вид, что не заметил протянутую руку, Яков подтвердил, что лет действительно прошло много.

— А вы уж и капитан, и на фронте побывали, — сдержанно сказал Яков.

— Пришлось повоевать... Сюда попал с госпиталем. В Ашхабаде только и выписали... Ладно, Яков Григорьевич, — отлично разобравшись в мыслях и чувствах Кайманова, сказал Павловский. — Давайте — кто старое вспомянет, тому глаз вон...

— А кто старое забудет, говорят, и оба вон, — в тон ему ответил Кайманов. — И правда, тесен мир. Россия вон какая, а мы с вами на старом месте встретились.

— Мир не такой уж тесный, — возразил Павловский. — Это после ранения меня назначили командовать авторотой в знакомых местах. На фронт пока не гожусь.

Кайманов не успел ничего сказать: лейтенант Дзюба, молча и внимательно слушавший их, вдруг с самым подозрительным видом повел носом, окинув придирчивым взглядом продефилировавшего мимо него маленького коренастого шофера в военной форме. То ли армянин, то ли грузин, он так лихо носил пилотку, что та едва держалась на его стриженой голове.

Поприветствовав командиров, прошла, направляясь к своим машинам, группа водителей. Только сейчас Яков понял, с чего это Дзюба тянул носом воздух: от кого-то из шоферов доносился устойчивый, неуловимо-тонкий аромат дорогих французских духов «Лориган-Коти».

— Прошу задержать отправку, товарищ капитан, — официально сказал Дзюба, обращаясь к Павловскому.

Тот и сам, видимо, учуял доносившийся по ветру нежный запах, поэтому, явно скрывая досаду, не возражал:

— Построить водителей?

— Да, пожалуйста...

Павловский подал команду строиться. Дзюба вызвал наряд, чтобы еще раз проверить шоферов и машины.

В это время мимо снова прошел маленький армянин. До Кайманова теперь уже совершенно отчетливо донесся запах французских духов. Скосив глаза и не поворачивая головы, Яков проводил взглядом лихо заломленную пилотку маленького водителя, уловил в его глазах то мальчишеское выражение, какое бывает у ребят, когда им удается поводить взрослых за нос. Уж очень ревностно он встал в строй, успев сменить свою пилотку на фуражку.

Пока наряд контрольно-пропускного поста досматривал личный состав и технику автороты, Кайманов обошел с другой стороны машину маленького водителя, взял с сиденья его пилотку. Пилотка испускала благоухание, словно целый букет самых прекрасных цветов.

Развернув ее и удостоверившись, что ни ампул с духами, ни тем более пузырьков в пилотке нет, Яков положил ее на место, незаметно прикрыл дверцу машины, отошел в сторону.

Проверявшие пограничники доложили Дзюбе, что ничего не обнаружили, да и сам он, пройдя перед строем, удостоверился, что ничего подозрительного нет. Павловский скомандовал «По машинам!» и уже спрятал было в полевую сумку отмеченные документы, как в это время маленький армянин пробежал мимо командиров в пилотке, с брезентовым ведром в руках, и на всех троих опять повеяло тонким, едва уловимым ароматом духов.

— Та шо ж воно такэ... — как всегда в минуту волнения переходя на украинский, в недоумении проронил Дзюба.

— Ладно, Степан, отправляй колонну, — вполголоса, так, чтобы слышал только он один, сказал Яков.

— Та ни, так отправлять неможно... — начал было Дзюба, но Кайманов остановил его:

— Я тебе говорю, можно. Отправишь, потом объясню...