Анатолий Чехов - Чёрный беркут

«Что ж, придется самому учиться у Логунова, у начальников застав», — подумал Яков.

— Дело вам доверяется большое, Кайманов, — сказал генерал, выходя из-за стола. — Пограничникам и в мирное время приходилось мало спать, а теперь тем более спать будете вполглаза. Надеюсь, трудности вас не испугают. И вот еще что. Получен приказ о присвоении вам командного звания старший лейтенант, с чем и поздравляю.

Взволнованный вышел Кайманов от генерала. Сразу поехал домой. Сообщил Ольге о своем новом назначении. Под вечер пешком отправился в комендатуру.

Вот и знакомое одноэтажное здание. У входа Якова встретил Логунов, как всегда, подтянутый, быстрый в движениях, только больше обычного озабоченный. На петлицах гимнастерки по две «шпалы» — майор. «Значит, как и Федору, присвоили очередное звание, одновременно с назначением на новую должность».

— Салям, Яков Григорьевич. Поздравляю. Очень рад, что будем работать вместе. — Приветствовал его Логунов. — С чего думаете начать?

— Поеду по заставам, товарищ майор, познакомлюсь с людьми. На завтра думаю созвать совещание руководителей бригад содействия. На них теперь ляжет особенно большая нагрузка.

— Ну что ж, решение правильное. Действуйте. А сейчас едем в НКВД. Просят помочь допросить Шарапхана. Нужен переводчик. Бандит не признает даже то, что он — Шарапхан.

— Шарапхан?..

Яков почувствовал, как в висках застучала кровь. Все, что долгие годы было связано с этим именем, что выстрадал он, что запомнил с детства, вновь поднялось в нем лютой ненавистью к заклятому врагу. Он затянул поясной ремень, надвинул на глаза козырек фуражки, приказал дежурному на завтра вызвать руководителей бригад содействия, пригласить Амангельды, Аликпера, Барата, Балакеши.

Спустя некоторое время Логунов и Кайманов уже входили в серое здание НКВД. Когда шли по коридору, Якову вспомнилось, что именно здесь он навсегда простился с Василием Фомичом Лозовым. Перед его глазами будто снова промелькнула тяжкая сцена прощания.

В городе ходили слухи, что в управлении НКВД за последнее время проведена реорганизация: наиболее «ретивые» сотрудники, допрашивавшие арестованных «с пристрастием», уволены. И все же в глубине души у нового заместителя коменданта погранучастка оставалось чувство настороженности. Невозможно было забыть то, что произошло с Лозовым.

Вошли в один из многочисленных кабинетов. За столом капитан. Тут же следователь комендатуры Сарматский. Ближе к двери, на табуретке, сидел человек могучего телосложения, с лысым теменем, крючковатым носом, круглыми, как у беркута, глазами. Его коричневое от загара лицо с жесткими складками рта было изрыто оспой. Тяжелым взглядом из-подо лба встретил он вошедших.

Поздоровавшись с Сарматским и оперативником, Яков остановился перед Шарапханом, некоторое время смотрел на него, собирая всю свою волю, чтобы не дать прорваться душившей его ненависти, потом произнес по-курдски:

— Правду сказал Каип Ияс, что ты труслив, как шакал.

Шарапхан окинул его изучающим взглядом, промолчал.

— Такая слава о тебе, Шарапхан, а ты боишься даже имя свое назвать!

Шарапхан опять ничего не ответил, лишь едва заметно усмехнулся.

— Какой же ты главарь, если ведешь себя как последний шакал? Или меня не узнал?

Шарапхан и на это ничего не ответил.

— А ведь мы с тобой давно знакомы, Шарапхан. С тех пор как я вот таким пацаном по Даугану бегал. Ты стрелял в моего отца. Если ты меня боишься, значит, дерьмо ты, а не Шарапхан.

В лице бандита что-то дрогнуло. Свирепые глаза его налились кровью, но он сдержал себя, негромко проговорил:

— Всю жизнь я жалел, что и тебя тогда вместе с твоим отцом не убил.

— Узнал все-таки?

— На отца похож, — не опуская ненавидящего взгляда, сказал Шарапхан. — Попал бы на моей дороге раньше, я бы с тобой долго не разговаривал.

Кайманов едва справился с собой, стараясь ничем не выдать давивший сердце гнев. Отец, Каип Ияс, пуля в груди Аликпера, десятки других людей, погибших от рук бандита, — слишком дорогая цена за то, чтобы разговаривать сейчас с Шарапханом.

— Когда уходит из жизни большой человек, — проговорил Шарапхан, — за ним все равно уйдут те, кто топтал его следы. Шарапхан не один.

— Грозишь, сволочь? — не выдержал Яков.

— Увести арестованного, — приказал капитан.

С ненавистью и гневом наблюдал Кайманов, как медленно поднялся со своего места Шарапхан и, ссутулив могучие плечи, пошел к двери. У порога остановился, повернулся всем корпусом, сказал: