Олдржих Шулерж - Всегда настороже. Партизанская хроника

Он узнал о ней от молодого мясника Олы Ушелика, своего бывшего ученика. Из Олы вырос лихой молодец. Он не раз переводил контрабандой стада коров из Словакии. Границу Ола знал как свои пять пальцев. Потому-то Граховец и завел с ним знакомство. С лифтершей из Брно Ярыной Груберовой Ушелик познакомился как-то летом в Рожнове и сразу влюбился в нее. Они обручились, и по настоянию Олы Ярына уехала из Брно. Правда, она, возможно, уехала и потому, что ее вскоре стала разыскивать полиция. В Карловицах, куда Ушелики переселились недавно, Ярыне найти работу не удалось, так как в учреждения всетинского округа принимали на работу только местных жителей. Ее выручил знакомый Ушелика, врач рожновского курорта, устроив на работу в кабинет диатермии.

Папрскарж подал Ярыне руку, сел рядом. Заговорил о газете, которая была в ее руках. В обществе малознакомых людей он с удовольствием изображал болтливого старичка — это было самое безопасное.

— Ола приведет Ганзелку, — вдруг перебила его Груберова.

Папрскарж кивнул и продолжал говорить. Но мысли его сейчас были о другом. Граховец принес приказ штаба партизанской бригады выявлять людей, которые по каким-то причинам хотят покинуть Чехию, и переводить их через границу.

Вскоре пришел Ушелик, молодой, невысокий парень, плечистый, с загорелым лицом и коротко остриженными жесткими волосами. С ним был Ганзелка и еще какой-то блондин.

— Это доктор Дворжак, — представил Ушелик блондина Папрскаржу и Ярыне. — Я заодно переведу и его, — добавил он без всяких предосторожностей. Ушелик был явно подвыпивши, и ему, наверное, сейчас море по колено.

Папрскарж сидел молча. Поведение Ушелика ему не нравилось.

— Ола, — укоризненно сказала Ярына, — вы пили?

— Пили, — засмеялся Ушелик, и тут Папрскарж заметил, что у обоих его спутников тоже блестят глаза.

Ола попросил принести рюмки и вынул из бокового кармана бутылку водки. Он налил всем и высоко поднял рюмку, чтобы произнести тост; его тут хорошо знали, ведь не одного теленка пригнал карловицкий мясник во двор этой гостиницы.

Ганзелка все время молчал, сидел тихо, незаметно. Зато Ола Ушелик и Дворжак болтали наперебой все, что взбредет в голову, и с каждой новой рюмкой становились все шумнее и хвастливее.

Папрскарж наблюдал за ними со все возрастающим недовольством и тревогой.

Когда Дворжак на минуту отлучился, Папрскарж наклонился к Ушелику через стол и, серьезно глядя ему в глаза, сказал:

— Послушай, Ола. Мне не нравится твоя чрезмерная откровенность. Ты слишком много говоришь. Этот Дворжак — чужой человек.

— Чужой? Совсем он не чужой, — начал возражать Ушелик.

— Откуда ты знаешь, что он не шпик? — опасливо спросила Ярына.

— Ведь ты его совершенно не знаешь, ты только сегодня впервые увидел его, — строго заметил Папрскарж.

— Да не бойтесь вы, — убеждал их Ушелик. — У меня нюх!..

Это их не убедило, они сидели подавленные.

— Если бы я не верил людям, я бы вообще не стал их переводить через границу! — вышел из себя Ушелик.

— Допустим, — заметил Папрскарж. — Но ведь сперва надо хотя бы узнать, что это за человек.

— Да что вы беспокоитесь! Он парень что надо. Бежал из Праги, а теперь хочет перейти границу. Должны мы помогать таким или нет?!

— Должны, но…

— Мы ведь рискуем только до тех пор, пока он не попал в бригаду. А там — уж будьте спокойны — Ушьяк его проверит. Говорят, там каждого новенького как следует прощупывают.

Ушелик разговорился. Он любил разглагольствовать насчет партизанских законов и обычаев.

— Без разрешения никто не имеет права оставить свое место, и один человек никогда не знает всех паролей, если уходит из лагеря, — продолжал он.

Дворжак между тем вернулся и подсел к Ярыне. Осоловевший Ола Ушелик болтал не переставая. Он всячески расхваливал партизанскую жизнь. Папрскарж делал вид, что слушает его, а сам старался прислушиваться к тому, что Дворжак говорит Ярыне. Груберова — баба не промах, она старалась побольше выведать у него.

— А сколько вам лет? — кокетливо спрашивала она Дворжака.

— Угадайте.

— Ну, тридцать, не больше…

— Что вы! Мне только двадцать восемь.

— Так вы совсем молодой!

— Но я успел много пережить, — говорил Дворжак. — Любил одну женщину. Она была намного старше меня, но я ее очень любил. Мы строили планы на будущее. Однажды я вернулся из деловой поездки и узнал, что она мне неверна.

Он разглядывал скатерть и вертел пальцем бумажный кружок-подставку из-под пивной кружки.