Игорь Подбельцев - Июльский ад (сборник)

— Ой, спасибочки вам, мои родненькие! Как же я вас всех люблю и уважаю! — и тут же внезапно насторожилась, к дядьке своему лицом повернулась. — А у вас, на хуторе, немцы есть?

— Нет, милая племяшка, у нас немцев: что им, гансам и фрицам, делать в нашем десятидворном хуторке? Клеща кормить да комаров? Им, фрицам, покрупнее пункты населённые подавай — Береговое ваше, например, Карташовку, Прелестное иль саму Прохоровку… Есть тут у нас в хуторе один полицай, Васечкой его зовут; по-моему, ему лет шестнадцать от роду. Почти ровесник тебе… Наш он, тутошний. Ходит с повязкой на рукаве да с винтовкой на ремне, никому зла не делает… Безобидный такой да жалкий…

— Ну и что ж из того, что зла никому не делает! — раздражённо проворчала тётка Феклуша. — А Родину-то, тюлюлюй несчастный, предал?! И нас с тобой когдась не пожалеет.

— Дура ты, Феклуша!.. Он же, Васечка, я повторяю, безобидный. Ты подумай, а что было бы, если бы на его месте другой полицай оказался и, не дай Бог, не с Васечкиным характером, а совсем с другим, с дурным? Так что — не виноват он, Васечка, силой его заставили эту позорную службу нести. Пусть служит, лишь бы вреда людям не делал.

Полежаевы и Настя сели за скромный стол с ещё более скромной снедью; и дядя, и тётя, прежде чем приступить к трапезе, дружно повернулись к святому углу, перекрестились на тусклые иконы, шепча про себя какую-то молитву. Настя не участвовала в этом ежедневном обряде своих верующих родствен ников.

Тётка Феклуша, помолившись, повернулась к ней:

— По-прежнему, Настюха, в Бога не веруешь?

— Не верую, тётя Феклуша, я — комсомолка. Так меня воспитали — в антирелигиозном направлении.

— Плохо жить без веры. Мой-то сынок, Фёдор, с Богом в сердце воюет с немцами. И Господь Бог ему поможет в трудную минуту: в живых по окончании войны оставит. Как он теперь там, ненаглядный мой?… А ты, Настюха, про комсомол — то свой дюже не заикайся: опасная нынче время. Да про торжество коммунизму не талдычь нигде по хутору. Поняла? Ну, а теперича давайте снедать.

Не успели хозяева и их гостья-племянница допить чай — чуть слащавый, на моркови настоянный, как в дверь требовательно и громко постучали, и не успели разом вздрогнувшие дядя Мирон и тётя Феклуша встать из-за стола, чтобы открыть дверь, как дверь сама распахнулась и в хату ввалился тщедушный паренёк с винтовкой в руке; на рукаве мелькнула полицейская повязка.

— К вам можно? — спросил паренёк с усмешкой, потирая варежкой озябшие щёки.

— Тьфу, ирод, — в сердцах сплюнула ему под ноги тётка Феклуша, — испугал до смерти!.. Чтоб тебя, ирода, партизаны насмерть убили!..

Дядька Мирон рукой махнул:

— Садись, Васечка, к столу, чаёвничать будем. А на старуху мою внимания особого не обращай: она и меня всю жизнь вот так вот пилила, словно пилой ржавой. Так садись, что ли!

— Нет, спасибо, дядь Мирон, но я чай с морковкой не пью, — Васечка заговорщицки подмигнул хозяину, кивнув головой на тётку Феклушу (я её, мол, сейчас, раззадорю), — мне бы что-нибудь послаще…

— Так какого же ты рожна тогда припёрся к нам? — искренне удивился дядька Миром Полежаев. — Самогон тебе, сосунку, ещё рано употреблять… Хотя его у нас, к моему великому сожалению, и нету.

— Чего припёрся? Хотел вот с тёткой Фёклой поздороваться, а она меня, представителя нового порядка, почему-то не любит, — опять пошутил Васечка, стрельнув очами в сторону молчавшей Насти.

— А чевой-то мне тебя любить! — с возмущением отозвалась тётка Феклуша. — Ты ж не нашим, ты ж фрицам проклятым прислуживаешь, — им, вшивым, задницы лижешь…

— Но-но! — всерьёз обиделся на последние слова неприветливой хозяйки местный блюститель нового порядка. — Ты, тётка Феклуша, не больно-то распускай свой куримый язык. Запомни — я при исполнении! Могу и психануть — я нервный…

Полежаев, тяжело сопя заложенным насморком носом, молчал, а тётка Феклуша не унималась, ну никак не успокаивалась:

— При каком таком ещё исполнении?

— А при таком!.. Вышел утром пораньше из дома, иду, значит, по хутору, смотрю — следы чьи-то. Свежие. Незнакомые. И к вам, к халупе вашей, ведут. Кто это, думаю, в такую рань к вам так запросто припёрся? — Васечка с любопытством уставился на Настю. — Может, думаю, партизанка какая— то? А?

Тётка Феклуша опять смачно сплюнула юному полицейскому под ноги и гордо, с достоинством отвернулась к печке. Дядька Мирон глуховато рассмеялся, хитро прищурив глаза.

— Что, съел? Не любит она вашего брата-полицейского, — сказал он. — А это, знакомься, племяшка моя, притопала погостить из Берегового. Видишь, какая красавица растёт — артистка да и только: страшно её с немцами оставлять.