Генрих Эрлих - Последний штрафбат Гитлера. Гибель богов

— Оберштурмбаннфюрер Клиппенбах-бах-бах! — высокопарно объявил офицер, как будто назвал тайное имя бога, и тут же строго, почти как Фрике: — Что происходит? Неповиновение?! Приказ рейхсфюрера СС Гиммлера!

Фрике ответил ему скептической гримасой. Правая рука эсэсовца дернулась, Юргену даже показалась, что к кобуре с пистолетом, но нет, она нырнула за пазуху и извлекла сложенный вчетверо лист бумаги.

— Приказ командующего группой армий «Висла», — ехидно сказал он и, торжествующе: — Рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера! Желаете ознакомиться?

Он развернул лист бумаги, протянул изумленному Фрике. Тот взял, пробежал глазами текст, остолбенело уставился на подпись.

— Господи, спаси и сохрани, — сказал Фрике и осенил себя крестом, — Господи, спаси и сохрани Германию! — прочувственно добавил он.

В сопровождающие им выделили Штейнхауэра. Юрген шагал рядом с ним.

— А я слышал, что ваша бригада в Словакии, подавляет очередное восстание, — сказал он.

— Да, Старик в Словакии, а я здесь, — ответил Штейнхауэр.

— Что так?

— Все достало! И Старик достал! Я подал рапорт о переводе. Я ведь вольная птица, как и ты, прошел испытание, имею право. Старик был недоволен, но это его проблемы. Старик был всегда немного не в себе (не немного, подумал Юрген), а после Варшавы окончательно сбрендил (не после, а, по крайней мере, там, подумал Юрген и кивнул, соглашаясь). Ему все людей не хватало, так он что придумал — брать в бригаду политических! Никогда бы не поверил, если бы сам не читал то его письмо Гиммлеру. Старик мне его показал, он любил похвастаться своим — как там его? — стилем! Сейчас вспомню, — Штейнхауэр напрягся, — вот!

Он начал говорить как по писаному, вольно или невольно копируя хрипловатый голос Дирлевангера:

— В первой половине 30-х годов, когда подавляющее большинство населения Германии вдохновенно тянуло вверх правую руку в нацистском приветствии, эти люди не побоялись остаться верными своим идеям, коммунизму, например, или демократическим принципам, и открыто пропагандировали их, боролись с господствующей системой, за что впоследствии и поплатились. Все это свидетельствует о наличии у таковых людей сильного характера и бойцовских качеств, так почему бы их не использовать теперь на благо рейха в случае, если к данному моменту некоторые из них уже раскаялись в содеянном и хотели бы службой на фронте искупить свою вину и принести пользу Германии.

— Ну и что особенного? — пожал плечами Юрген. — У нас в пятисотых испытательных батальонах такие были и есть, а 999-я бригада и вовсе сплошь из них состояла. К нам тут перевели одного из 999-й, гнилой человечишка был, социал-демократ.

— Нет, ты не понимаешь! К вам и тем более в 999-ю попадали болтуны, а Старик вел речь о настоящих врагах, о членах боевых дружин и прочих отморозках. Самое удивительное, что Гиммлер согласился. Перетрясли Дахау, Бухенвальд, Освенцим, Заксенхаузен, Нойенгамме, Равенсбрюк, Маутхаузен, — перечислял Штейнхауэр, а Юрген только диву давался. Он имел некоторый лагерный опыт, но как-то никогда не задумывался, сколько же на самом деле концлагерей в Германии. Выходило много. — Набрали почти две тысячи человек, — продолжал между тем Штейнхауэр. — И сразу к нам, даже не подкормили как следует. Посмотрел я на них и подумал: нет, мне, честному браконьеру, с этими твердолобыми не по пути. Я с моими парнями не привык в бою назад оглядываться, а эти, чуть зазеваешься, всадят пулю сзади, только и видели старину Гейнца Штейнхауэра. Я Старику выложил все начистоту и — подал рапорт. Ну вот, пришли.

Перед ними были широко распахнутые ворота. Влево и право утекали три ряда бетонных столбов, наполовину скрытых снегом. Между столбами была натянута колючая проволока. Через равные промежутки возвышались сторожевые башни, на них никого не было.

— Видишь, даже мертвую зону чистить некому, — сказал Штейнхауэр, — здесь почти никого не осталось, вам повезло.

Юрген не стал уточнять, в чем им повезло. Он осматривал территорию лагеря.

Сразу за воротами был плац, окруженный несколькими двухэтажными кирпичными домами, комендатурой или казармами. От плаца лучами расходились несколько улиц, разделявших лагерь на сектора. Вместо тротуаров вдоль улиц тянулись ряды колючей проволоки, за ними стояли одноэтажные деревянные бараки. Справа высилась кирпичная труба. Наверно, котельная, подумал Юрген. Здание на дальнем конце лагеря напоминало промышленное предприятие, фабрику или завод. В левом секторе дымились остатки сожженных бараков.