Мартина Моно - Нормандия - Неман

— Леметр, — взмолился он, — что он говорит?

— Он говорит, что дает его тебе и желает счастья.

Голос у Леметра был — это с ним иногда случалось — очень мягким и каким-то очень далеким. В такие минуты казалось, будто самого Леметра здесь нет, а есть только его изображение на экране и голос его слышался, как через микрофон. Настоящий Леметр отсутствовал. Он витал в сферах, доступных ему одному. Он открыл дверь в эти сферы в тот день, когда нацист сказал о культуре и пистолете! С тех пор это случалось с ним часто.

Старик уже шел вперед бодрым шагом тренированного человека. Паренек бежал, догоняя колонну. Он повернулся, чтобы махнуть в последний раз рукой, выкрикнул какую-то непонятную, но, видно, теплую фразу и тоже исчез. А пленные — волна за волной — все шли и шли. «Вот оно, счастье!» — подумал Леметр. Он видел скелеты домов, воронки от снарядов и эту жалкую орду, что тащилась мимо. Щенок хрипло тявкнул. Он был смешон и трогателен в своем желании понравиться. Вильмон держал его в своих ловких и нежных руках.

— Я полагаю, он высоко оценит американские консервы, — сказал Леметр, поглаживая голову щенка. — Мы сделаем из него страшного сторожевого пса.

Названный Тарзаном — кто скажет почему? — щенок проявил самое пылкое желание ликвидировать второй фронт. Вся эскадрилья пичкала его лакомствами, несмотря на яростные протесты Вильмона, отчаянно охранявшего здоровье своего подопечного. Он торжественно излагал принципы, которыми следовало руководствоваться для рационального питания собак.

— Дела идут, глупыш! — говорил Бенуа, бросая Тарзану кусок сахара. Щенок визжал от радости. — Этот звереныш — настоящий страус. Жрет решительно все!

Тарзан, виляя хвостом, подтверждал его слова. Вильмон с негодованием вздыхал. А Бенуа продолжал бросать новые куски сахара.

Февральским утром Бенуа и Вильмон шагали по скрипящему снегу на аэродром. Тарзан резвился, путаясь у них под ногами.

Дружба Бенуа и Вильмона пришла к ним не сразу. Она складывалась постепенно, и они сами не могли бы сказать, что их сдружило. Они никогда не разговаривали о значительных вещах. В детстве и в юности никогда не встречались. Единственное, что их объединяло, — это решение не согласиться с поражением Франции. Но они смутно чувствовали какую-то внутреннюю общность. Это была одна из тех молчаливых дружеских связей, которые не требуют словесных излияний, но вместе с тем рождают чувство спокойной уверенности.

Вильмон еще помнил, прибытие первой почты. Кинувшись к приземлившемуся «Дугласу», он на ходу крикнул:

— Пополнение?

Бенуа метнул на него мрачный взгляд.

— Придумай что-нибудь другое, если хочешь посмешить! Каждый раз, когда настроение падает, говорят о самолете с пополнением… С этим полковником

Дюваном и генералом Фантомом пропадешь, черт бы взял их обоих!.. Хочешь пари? Два запасных мотора для Сарьяна и десять ящиков консервов для нас…

С самого начала разгрузки стало ясно, что Бенуа прав. Под руководством Сарьяна механики с бесконечными предосторожностями вытаскивали из самолета мотор в деревянном ящике.

— Видишь? — коротко бросил Бенуа.

Но вот Кастор, уже успевший залезть в кабину, стал спускаться с самолета с большой пачкой писем в руках. Стоя под трапом, летчики зачарованно смотрели на него.

— Господа! Не сон ли это? Почта!

Началась раздача писём. Лирон… Колэн… Пикар… Леметр…

— А мне? — спросил Бенуа.

— Открытка… правда, она послана полгода назад!..

Кастор обернулся к Вильмону.

— Сочувствую, старина! Твоя подружка не балует тебя письмами.

— Почитаем вместе мою, — сказал Бенуа.

Он стал громко читать. «Мой дурачок, ты, кажется, у русских. Помни обо мне и привези мне шубку из норки. Тысяча поцелуев. Моника».

— Ты имеешь право на пятьсот поцелуев и должен оплатить половину стоимости шубки.

— Превосходно, — ответил Вильмон.

— Но самое оригинальное — то, что я уже не помню, кто такая Моника.

Они расхохотались. Кастор завершил свою роль почтальона. Он уходил, держа в руках толстую пачку писем.

— Это погибшим? — остановил его Вильмон.

— Только для Перье. Тридцать семь… И все — один и тот же почерк…

…В этот день все-таки прилетело пополнение: вот они и спешили встретить прибывших, шагая по февральскому снегу. Впереди шел Марселэн. За ним остальные летчики. Все. На посадочной полосе уже останавливался транспортный самолет.

— Остается узнать, сколько их, — сказал Вильмон.