Мартина Моно - Нормандия - Неман

Сражение шло уже три дня. На земле русские соби-К&лись, как муравьи, бросались на противника и снова перегруппировывались. Если удавалось отвоевать сотню метров, это считалось огромной победой! Стелясь по земле, зарывшись в нее по самую шею, пробираясь через поля несжатого хлеба — жать было некому, — они порой подымали взоры к небу. Там шла такая же жестокая битва, как и у них на земле. Небо никогда не бывало пустым. Перед ними — Орел. Над ними — небо Ор ла. Орел… Орел, который нужно было отобрать у противника. Имя города может стать таким же милым, как имя женщины. Орел, сердце мое, моя мечта, ты будешь нашим. Над Орлом гудели «яки» «Нормандии». Виньелет и Леви, Мюллер и Симоне — так умирали под Орлом люди!

— Мы будем помнить Орел, — говорил Марселэн.

Он сидел на боевом аэродроме у самой линии фронта, укрывшись под крылом с моего самолёта вместе с повисшим на телефоне капитаном Лироном. Лирон был самым молодым в эскадрилье. Он был похож немного на печального журавля, все время хлопающего крыльями. Ему никогда не удавалось проникнуться общим настроением. Он был здесь, хотя ничто не вынуждало его к этому. Он приехал через Мадагаскар и Сирию, совершив почти фантастическое путешествие, однако он как-то не слился с группой. Он ни с кем не был откровенен. Для него не существовало тех простых товарищеских отношений, которые давно установились между остальными. «Он что-то утаивает от нас, — думал Марселэн. — Он не хочет быть с нами. Он делает дело, не любя его». Лирона ни в чем нельзя было упрекнуть, он был крайне вежлив. Почему же под Орлом майор находил его почти невыносимым?

— Вызов, — сказал Лирон.

Марселэн взглянул на него. Его глаза были будто подведены.

— Что там еще им нужно?

— Патруль, шесть самолетов, — ответил Лирон.

— Куда?

— К аэродрому.

Аэродром. — это Виньелет и Леви. Марселэн в изнеможении покачал головой. ж

— Скажи, что люди устали.

Лирон склонился над аппаратом. С переводом разговор занял много времени.

— Ну, — спросил Марселэн, —что они говорят?

— Что русские тоже устали, — ответил Лирон.

— Шесть, — подумал вслух Марселэн. — Что ж, надо найти шесть!

Столовую оборудовали, как могли, — временную столовую на временном аэродроме. Бесконечные перемещения, не успеешь обжиться — снова в путь…

Где-то мы будем завтра: впереди или позади? В комнате царил беспорядок — временное жилье, в котором по-настоящему не жили. Нагроможденные друг на друга ящики, столы на козлах, керосиновые лампы.

Растянувшись во весь рост на одном из столов, Вильмон спал; в таких же позах лежали каменные фигуры в его фамильных склепах. В углу доктор за отсутствием партнеров обыгрывал сам себя в карты. «Бубновой дамой короля пик… червовый туз… Ох, надо было трефовой семеркой! Сколько еще будут умирать без моего участия? Девятка бубен на десятку пик… Я люблю всех карточных королев: Юдифь, Аржин, Паллас, Рашель. Пятую даму зовут Орел. Поскольку карты всегда врут — а я потеряю эту даму, — значит, мы выиграем битву за Орел».

В другом углу отдыхал Бенуа. Он только что вернулся с задания. Рядом Казаль, Дюпон, Леметр — все с одинаково усталыми лицами. Теперь их жизнь стала какой-то механической и предельно простой. Столовая перестала быть местом веселья, где они любили собираться в, свободное время. Она стала Каким-то зловещим залом ожидания, напоминающим провинциальный вокзал.

— Артиллерия, — раздался голос Бенуа. — А что делает артиллерия?

Он был на пределе, даже больше чем па пределе. Он чувствовал себя грязным, злым, готовым сцепиться со

#сем миром.

— Ничего! Все авиация и авиация! А ну-ка снова туда, мальчики!

Он с силой поддал ботинок Дюпона. Ботинок исчез в груде ящиков.

— Ты что, — заорал в ярости Дюпон, — озверел, что ли?

— Хватит с меня, — Бенуа новым ударом ноги отправил туда же второй ботинок. — И уж если я говорю, что с меня довольно, так это действительно так! Понял?

Казаль сидел, облокотившись на стол, зажав руками голову. Он поднял пустой взгляд.

— Орел — это узел всей обороны немцев. Они никогда его не отдадут.

Он повторил с отчаянием:

— Никогда, никогда, — и уронил голову на руки.

— Да, — заметил Леметр, — это узел. Поэтому русские и бросают против него сконцентрированные силы.

Дюпон полез разыскивать свои ботинки. Он нашел один, но второй как сквозь землю провалился.

— Если кто мне осточертел, так это ты, Бенуа, — сказал йн.

Затем обернулся к Леметру: