Виктор Муратов - Перевал

Больше часа назад послал Севидов своего водителя в штаб полка народного ополчения. Он хотел встретиться с командиром этого полка. Севидов только сегодня узнал, что командует полком его давний друг Евдоким Егорович Кореновский.

Вот где судьба свела старых друзей. Они знали друг друга еще с гражданской войны. В последние годы Кореновский работал секретарем одного из райкомов партии в Ростове. Евдоким Егорович был гораздо старше генерала, но разница в возрасте не мешала их дружбе. Возможно, сблизила этих двух непохожих по характеру и возрасту людей общая страсть — оба были заядлыми рыболовами и охотниками, а возможно, что-то другое — более сильное и глубокое.

Всякий раз, когда Севидов приезжал в Ростов, они встречались, вспоминали былые годы, ездили на рыбалку в свои излюбленные места на Маныче, в родную станицу Севидова — Раздольную.

— Разрешите? — раздался голос ефрейтора Шавлухашвили. — Товарищ генерал, ваше приказание выполнено. Полковой комиссар…

— Хватит, хватит, — прервал Шалву густой хриплый бас, и навстречу Севидову шагнул коренастый крепыш с четырьмя шпалами в петлицах и комиссарской звездой на рукаве коверкотовой гимнастерки. — Андрей Антонович! Дорогой! — пробасил он, протягивая вперед короткие руки.

— Здравствуй, Евдоким Егорович, здравствуй. — Севидов наклонился и обнял своего друга.

— Вот ты и снова в Ростове, Андрей Антонович. Полк в твоем распоряжении. И я в твоем распоряжении. Думал ли, что буду у тебя комиссаром!

Севидов промолчал, отвел глаза.

— Не рад, что ли? — спросил Кореновский.

— Встрече рад, но лучше, если бы она состоялась на Маныче с удочками. — И невольно прислушался к дребезжанию чудом уцелевших стекол в этом чудом уцелевшем доме, где сейчас располагался КП.

— Ты прав, Андрей Антонович. А где твои? Успели уйти?

— Надеюсь. Дарья с малышом должна была уйти.

— А вояки?

— Вояки? Ольга с санпоездом, Борис в госпитале, а Степан здесь, в полку у майора Каргина, в районе Буденновского проспекта. Жарко там.

— Везде жарко, — вздохнул Кореновский.

— А твои ушли?

— Еще в сорок первом. Из Самарканда письма получал.

— Моя Дарья тоже уходила в сорок первом, да вернулась. Надеялась, что не отдадим Ростов второй раз. А теперь не знаю, сумела ли уйти.

Севидов вдруг повернулся к водителю, крикнул:

— Шалва!

Ефрейтор резко выпрямился.

— Пулей ко мне домой! Дорогу помнишь?

— А как же!

— Забери всех, кого застанешь, и отвези через мелеховскую переправу в Ольгинскую.

— Потом прикажете вернуться?

— Останешься с ними.

Шалва опустил голову, тряхнул черным чубом, переступил с ноги на ногу, умоляюще посмотрел из-под кудрей на комдива.

— Ну! — прикрикнул Севидов.

Всегда исполнительный, Шалва сейчас не торопился выполнять приказание комдива.

— Вот дьявол кучерявый! — не выдержал Севидов. — Шут с тобой, возвращайся.

Шалва улыбнулся, и даже чуб его, кажется, осветился радостью. Ефрейтор круто повернулся и выскочил из комнаты, боясь, как бы комдив не передумал.

— Выходит, Евдоким Егорович, вместе драться будем, — проговорил Севидов, рассматривая план города. — Где твои ополченцы?

— Держат кварталы на Первой Советской. Один батальон на Семнадцатой линии.

— Хороню бы его поближе к Каргину, на Буденновский проспект.

— Товарищ генерал, — обратился лейтенант Осокин к Севидову, — к вам капитан из штаба армии.

— Немедленно проси.

Пожилой, измученного вида капитан в запыленной гимнастерке подал генералу пакет.

— Садитесь, — сказал Севидов, раскрывая пакет, и крикнул Осокину: — Геннадий, покорми капитана!

Севидов читал распоряжение штаба армии, и лицо его хмурилось. Складывая листок, сверху вниз посмотрел на Кореновского.

— Вот какие дела, Евдоким Егорович. Не пришлось нам вместе повоевать. Немцы рвутся к Багаевской и Раздорской. Мне приказано двумя полками прикрыть переправы. Полк Каргина и твои ополченцы остаются здесь. — Он снова обернулся к адъютанту: — Геннадий! Жми к Каргину! Объясни обстановку. В случае отступления пусть переправляются и отходят к Раздольной.

В комнату вбежал возбужденный Шалва. Чуб его прилип к мокрому лбу. Гимнастерка, брюки, сапоги были в коричневой пыли.

— Товарищ генерал, там никого нет.

— Дом цел?

— Нет.

— Сильно разрушен?

— Нет.

— Во всем доме — никого?

— Нет.

— Да ушла Дарья, Андрей Антонович, — проговорил Кореновский. — Наверняка ушла.

— Дай-то бог… Шалва, готовь машину, едем.