Виктор Муратов - Перевал

— Да, конечно, — вяло согласился Хофер. — Но пока от меня требуется как можно скорее прорваться к морю, а после каждого штурма Лесной Щели у меня в дивизии остается все меньше людей.

— Мы знаем об этом, Генрих. Уже есть договоренность с генералом Пантази — твоей дивизии будут приданы свежие румынские части. Они уже на подходе.

— Я не восхищен их боевыми качествами, — проговорил Хофер. — Они уже показали себя под Новороссийском.

— Ты имеешь в виду горных стрелков Фильчинеску? По этому поводу состоялся серьезный разговор с румынским командованием. В результате оно отдало приказ расстрелять каждого двенадцатого солдата.

— Что-то вроде древнеримской децимации? — усмехнулся генерал Хофер. — Если генерал Пантази вынужден прибегать к такой мере, вряд ли ему удастся поднять боевой дух своих войск.

— Что ж, посмотрим… Как бы там ни было, учти, на твою дивизию фюрер возлагает большие надежды. Не унывай, Генрих! Выше голову! Больше оптимизма!

…Что-то гнетущее осталось в душе после посещения Конрада. Что? Неужели эта мельком брошенная фраза: «Выше голову! Больше оптимизма!»?

Генерал Хофер силился вспомнить, где он слышал уже однажды эту фразу. Но вспомнилось ему почему-то другое. Вспомнилось, как в ночь на 22 июня сорок первого года он, командир дивизии, стоящей на западном берегу реки Сан, ровно в два часа ночи вскрыл секретный пакет, в котором был личный приказ Гитлера, обязывающий все наземные, воздушные и морские силы германской армии, расположенные у восточных границ, в четыре часа утра нанести внезапный удар и начать наступление на территорию Советского Союза.

Для Хофера этот приказ не был новостью. О неизбежности войны против Советов генерал знал давно. Он понимал, что все европейские кампании были прелюдией к главным, решающим событиям мировой войны. И все же, когда стал известен час начала войны с СССР, в его сознание впервые закралось неясное тревожное чувство. Нет, генерал Хофер не сомневался в силе германского оружия. Армия была сильна как никогда за всю историю, сильна, как никакая армия в мире.

Его вдруг встревожило другое: что ждет лично его, генерала Хофера, там, за пограничной рекой Сан, где раскинулась огромная таинственная страна и куда ровно в четыре утра он двинет свои полки?

На той стороне, на востоке, куда через несколько десятков минут должны были двинуться войска Хофера, алел небосвод. Солнца еще не было видно, но предрассветная мгла отступала, и от горизонта все обширнее захватывали небо багровые отсветы. И этот багрянец, словно грозное предзнаменование, тоже вселял в душу генерала Хофера смутную тревогу.

Потом тревога заглушалась победными маршами. Каждый километр продвижения на восток, каждая захваченная деревенька или город вытесняли первые тревожные предчувствия. Они сменялись все большей уверенностью в непобедимой силе немецкой армии.

Да, конечно, были неудачи, иногда случайные и всегда кратковременные. О них не хотелось думать ни после оставления Ростова в ноябре сорок первого, ни после январских боев под Барвенково. После Барвенково снова был Ростов — июльский, сорок второго года, и была половина августовского месяца, когда дивизия генерала Хофера проутюжила почти весь Северный Кавказ. Однако теперь фраза, брошенная Конрадом: «Выше голову! Больше оптимизма!» — почему-то не взбадривала. Возможно, виной тому неимоверное упорство генерала Севидова, обороняющего эту заколдованную Лесную Щель.

Генерал Севидов, полковой комиссар Кореновский и лейтенант Осокин лесом пробирались на командный пункт майора Ратникова, который разместился на склоне горы Шексы. Туда уже были вызваны майоры Каргин и Терещенко.

В лесу было необычайно тихо. С дерева на дерево перелетали жуланы — кавказские дубоносы. От земли поднимался пар, настоянный на запахе прелых листьев и хвои. Кое-где виднелись белые и голубые лепестки осенних фиалок, с могучих дубов бесшумно падали медные листья. Подниматься по травянистому склону было трудно, подошвы сапог скользили. Кореновский то и дело падал; страдая одышкой, ругался:

— Забрался Ратников к черту на кулички! Конечно, тут его немец не достанет. Придется канатную дорогу построить, в люльках будем ездить на горные позиции к Ратникову.

— Да, Евдоким, фронт у нас необычный. Можно сказать, единственный в мире фронт — высокогорный!

— Хальт, гады! — неожиданно раздалось откуда-то сверху.