Орест Мальцев - Венгерские рассказы

Волосатой рукой он делает в воздухе кольцевое движение.

— Прошу вас, садитесь. Сюда. — Полой пиджака смахивает со скамеечки пыль. — Я вас не обидел? Да, я говорю на разных языках: французском, английском, немецком, итальянском, венгерском, испанском, голландском, румынском, арабском, малайском. Знал немного по-китайски и по-сиамски, но позабыл. Да, я был всюду! — говорит он с пренебрежительной гримасой, словно для него объехать свет — то же самое, что сходить в лавочку за табаком.

Он садится на кровать и, положив ногу на ногу, скручивает толстую папиросу. Короткие его пальцы украшены массивными медными кольцами. Губы непрестанно шевелятся, точно он жует бетель.

— Я, собственно говоря, не мадьяр, а румын. Родился в 1900 году в Орадеа-Маре, в Трансильвании. В 1922 году мне надоело зарабатывать гроши на сапожной фабрике. Я спрятался под вагон «Ориент-экспресса» и уехал. Некоторое время болтался в Париже. Что я там делал? Хм!..

С хитроватой улыбкой Кутрон неопределенно разводит руками.

— Что может делать бедняк в таком великолепном городе?! Так… То, сё… — Шумно вздыхает. — А ну его! — Отмахивается. — Уехал я оттуда. Добрался до Марселя и там проник на один пароход. Я думал удалиться в колонии. В колониях — черные, с ними жить легче. Три дня я просидел в трюме на угле. Представляете, как?

Весь скорчившись, показывает, как он сидел в трюме.

— Но потом не выдержал. Видите ли, я думал, что пароход идет в Марокко или в Алжир и что через день мы уже там будем, а он все идет и идет. Я был голоден, живот к спине прилипал. Вылез на палубу. Только вылез — на меня офицер: «Вы кто? Откуда?» — «С неба свалился», — отвечаю. «Ну вот, и прекрасно. Вы, значит, по ошибке попали не в море, а на наш пароход. Сейчас мы эту ошибку исправим А ну, ребята, перекиньте-ка его за борт». Можете себе представить? За борт! А там акулы! Вот так ходят!..

Сложив концы пальцев углом, Кутрон быстро выбрасывает их вперед.

— Брр! Я взмолился. Заплакал. Говорю — у меня жена и детишки в Касабланке. Отвели к капитану. Капитан кричал, кричал и, наконец, приказал, чтобы я почистил сидолем все медные части на пароходе. Вы знаете, сидоль — это такая белая жидкость. Намажешь ею медь, потом хорошенько протрешь тряпкой, и медь блестит!

Парень я здоровый, есть хотелось. В три дня я закончил чистку. Кормили хорошо. Капитан был мною доволен, разрешил остаться на пароходе. Так я и объездил с ним весь свет, как моряк с моряком. Побывал в Северной и Южной Америке, в Японии и в Индии. На обратном пути заехал в Дурбан. Знаете, где Дурбан? Не-ет? Виноват, я вас не обидел? Дурбан — хорошее местечко. Там я влюбился в черную красотку. От нее пахло кокосовым маслом… О-ох! Чего только я не видел! Под конец мне это надоело. Деньги у меня были. — Кутрон оттопыривает карманы: — Вот сколько! Я поехал в Будапешт. Тут живет мой дядя. Открыли мы с ним мелочную торговлю, но скоро пенго — фьють! — пришлось лавочку закрыть. Что делать? Я увидел, что среди белых хуже жить. Если никого нет из больших людей, кто бы мог тебя поддержать, как моряк моряка, вся твоя жизнь будет никудышной.

Кутрон сплевывает через плечо.

— Народ — дрянь! Удрал я опять в Марсель. Задумал поехать в Бельгийское Конго, а туда не пускали. Но разве это остановило меня?!

Он смеется, машет рукой.

— Ночью я влез на пароход. Добрался благополучно до Элизабетвиля, но там полиция не разрешила высадиться. Пришлось объясняться с капитаном. Ругал он меня, ругал, потом спросил, что я умею делать. Я сапожник. А на пароходе зачем сапожник? Сказал, что я истопник. Паровое отопление, понимаете?

Кутрон пускается в длинное объяснение того, как он открывал и закрывал какие-то краны, из которых со свистом вылетал пар.

— Я чуть не взорвал все сооружение. К счастью, в Батавии мне удалось сойти на землю. Там я работал на маковых плантациях. Из Батавии решил уехать поездом в Сурабайю. Подхожу к кассе и требую билет третьего класса. Вдруг кто-то хватает меня сзади за плечо.

Говоря это, Дьюла берет себя правой рукой за левое плечо и резко поворачивается с выражением полного недоумения.

— Смотрю, за мной стоит какой-то старичок в тропическом костюме. «Вы что, — говорит, — с ума сошли? Европеец чтобы ездил в третьем классе!» — «А что? — спрашиваю. — Я всю жизнь ездил в третьем классе, и ничего со мной от этого не случилось». — «Да, но вы европеец. Повидимому, вы недавно в колониях. Или, может быть, у вас…» — «Вот именно, — говорю, — денег у меня нет». — «Ну, подождите… Знаете ли, неудобно умалять достоинство белой расы. Я вам куплю билет». Таким образом я попал в Сурабайю пассажиром первого класса… Скажите, нет ли у вас папирос? А то у меня не табак, а хлам какой-то… Спасибо.