Орест Мальцев - Венгерские рассказы

— Зачем вам все это?

Он не понимает вопроса.

— Аз мункаш, нем буржуй…

В этот момент ко мне проворно подходит высокий человек в сером пальто с нашитыми на спине и плечах кусками коричневой клеенки. На его продолговатом, выбритом до лоска лице топорщится угодливая улыбка. Он с изысканной вежливостью приподнимает шляпу, обнажая седую, точно посыпанную пеплом, голову.

— Здравствуйте, пожалуйста. Вам нет нужен переводчик? Я могу, пожалуйста. Я был в России, в плену, пять лет. Моя фамилия Фриш. Вот я могу говорить, пожалуйста, по-русски.

Моментально убедив меня в этом, он оборачивается к парню и начинает с ним быстро переговариваться. Затем с сияющими глазами обращается ко мне:

— Пожалуйста, вот я вам все скажу. Он мункаш — рабочий. Он нет буржуй. Он, понимаете, живет в бункере. Потолок там очень плохой. Надо балку ставить вот так, а доску, пожалуйста, так, — и потолок будет держаться. Хотите, я вам все могу показать в Будапеште? — Не давая мне опомниться, Фриш увлекает меня по улице. — Вот смотрите, все это сделала война. Как много разбито! — Он сокрушенно вздыхает. — Эта улица, пожалуйста, была такая красивая. А вот, пожалуйста. Вот! — восклицает он торжествующе, вытягивая шею. — Смотрите, как красива панорама Буды. Очень сегодня красива.

Мы на берегу Дуная. Напротив — Буда. В лучах ясного солнца, на фоне лилово-синих лесистых гор «королева Дуная» выглядит нищенкой в рубище. Даже заплат нет на ее изодранных каменных одеждах, зияющих темными дырами. Обвалившиеся стены, проломленные башни и купола, скошенные шпили церквей. Не город, а сплошное нагромождение обломков. Кое-где на уцелевших крышах и деревьях прибрежного сквера, как огромные маки, краснеют немецкие парашюты. Густой дым поднимается над округлым силуэтом королевского дворца.

Даже Дунай, отделяющий нас от печальных останков недавно еще прекрасной Буды, и тот кажется унылым и скучным. Монотонно катятся грязноголубые волны, подгоняя плоские хрупкие льдинки. Они плывут, погружаясь в воду то одним краем, то другим, а между взорванными зеленоватыми мостовыми фермами, вздыбленные горбящейся волной, ломаются и несутся дальше все проворнее, звонче.

Фриш глубокомысленно молчит. Он знает, когда ему нужно делать паузы, чтобы не портить мне впечатления. Облокотившись, как и я, о парапет набережной, он мечтательно смотрит туда же, куда смотрю я.

Что-то таинственное, азиатское, очень отдаленное от Европы чудится мне в слове «Буда».

У Атиллы, по легенде, был брат — Буда. Атилла почему-то убил его здесь, на Дунае. Он же разрушил чудесный город Аквинкум, основанный римлянами. А венгры, считающие себя потомками гуннов, будто бы назвали именем Буды свой город, возникший рядом с развалинами Аквинкума.

Много времени прошло с тех пор, а Дунай, равнодушный ко всему, течет все тот же, так же безостановочно, как сама жизнь на земле.

Фриш оглядывается на меня, обеспокоенный моим долгим молчанием. Не пора ли ему что-либо сказать? Не подумаю ли я, что ему нечего больше сказать по поводу… Чего? Реки или Буды?

— Это Дунай. Красиво, пожалуйста. Раньше в Буду ходили по мостам. А теперь, смотрите, нет мостов. Правда, как жаль!

Ему, наверное, кажется, что он угадал мои мысли.

На реке колышутся, собираясь в складки, как театральная декорация, тени большого купола, множества островерхих башен и аркады с широкими ступенями.

Я оборачиваюсь к зданию парламента. На лице Фриша мгновенно изображается восторг.

— Это замечательная палата! Только нет красива — много разбито. Есть картины, большие картины, много фреска, чистый ренессанс. Тут собирались депутаты! Очень интересно. В палате были оригинальные машины. Когда кто-нибудь говорил нет хорошо — про революцию и всякое такое, в ход пускалась такая, пожалуйста, сирена, и человека — нет слышно. Все сиденья и столы там откидные. Удобно для оппозиции. Можно поднять такой шум и треск, что оратор — хоть убегай. Еще был аппарат для освежения воздуха. Летом самый жаркий день, а в зале прохладно. Интересная палата! Сейчас туда нет можно войти! Все разбито. Но нет надо входить. Я вам и так все подробно рассказал, все подробно! Пойдемте дальше, пожалуйста. Это — улица. А это — дома. Очень, правда, интересно?

Фришу, видимо, нравится роль добровольного гида. Он не отстает от меня ни на шаг. Идет, вобрав голову в плечи, и следит за каждым моим взглядом.

В сквере с асфальтированными аллеями я обращаю внимание на бронзовый памятник. Гусар на богато убранном коне, грудь в звездах и медалях, на боку кривая сабля, за спиной ментик, а в руке гусиное перо.