Виктор Носатов - Фарьябский дневник. Дни и ночи Афгана

Вскоре зеленый оазис, словно внезапное наваждение, исчез в шлейфе поднятой машинами пыли. Дорога начала постепенно сужаться и вскоре стесненная мрачными скалами превратилась в широкую караванную тропу.

— Теперь начинается наша работа, — сказал Сахиб и вместе со своей группой спрыгнул с бронетранспортера. Вскоре небольшой отряд афганцев скрылся за выступом скалы.

Сквозь сполохи и треск в эфире прозвучали слова с явным афганским акцентом:

— Дорога хорошо, можно двигаться дальше.

Я не сразу понял, что в эфире прозвучал голос Сахиба, уж очень сильно он был изменен.

Колонна, пользуясь данными афганской разведки, уверенно двигалась к намеченной цели.

Душманы, кем-то заранее предупрежденные о нашем рейде, устроили засаду в седловине перевала. Об этом по радио доложил Сахиб и пока мы торопливо карабкались к перевалу, спеша на помощь афганцам, над нашими головами уже разгорелся бой.

Последние метры перед перевалом были особенно тяжелыми для машин. Узкая дорога, пробитая в каменной скале, позволяла двигаться с большой осторожностью. Чуть неверное движение водителя и бронетранспортер мог сорваться в пропасть. От напряжения у водителя бронетранспортера Сергея Останина вспухли на шее жилы, лицо заострилось, но руки лежали на баранке спокойно, уверенно управляя многотонной махиной. Спокойствие водители передалось и всему десанту. Бойцы без суеты, основательно готовились к неизбежному бою.

Когда бронетранспортер наконец-то выполз на перевал, моему взору предстала кровавая картина неравного боя. На дороге и у придорожных камней неподвижно лежали распростертые тела афганских бойцов. Моджахеды, разделавшись с разведчиками, спешили захватить наиболее удобные для боя позиции, но не тут-то было — неожиданно, невдалеке от нас заговорил автомат, ему откликался другой.

— Значит не все погибли. Может быть и мой афганский друг жив, — пронеслась радостная мысль.

— По «духам», короткими, огонь, — выкрикнул я, и мощное горное эхо подхватило и понесло в даль дробный перестук пулеметной канонады. Душманы, видимо не ожидая нашего скорого прибытия, кинулись врассыпную. Высыпав из бронетранспортера, бойцы из автоматов добили оставшихся, после пулеметного обстрела, в живых бандитов. Сахиб был жив. Он был легко ранен в ногу, но ослабел от потери крови. Его и еще двух оставшихся в живых проводников быстро перевязали и осторожно уложили в десантное отделение боевой машины.

Кровавое солнце медленно клонило к горизонту, освещая все вокруг зловещим светом. В расщелинах угрюмых скал жалостливо завывал ветер, словно скорбел по афганским солдатам, погибшим в неравной схватке с врагами.

Командование приняло решение заночевать в седловине, чтобы на следующий день, рано утром начать последний этап операции, блокирование и уничтожение душманского гнезда.

Отлежавшись, получив необходимую дозу лекарств, Сахиб почувствовал себя лучше. Об этом говорили его глаза, еще совсем недавно тоскливо-задумчивые, а сейчас искрящиеся каким-то внутренним светом.

— Посиди со мной, — попросил Сахиб. Опершись на локоть он пристально посмотрел на меня и, увидев, что я готов его слушать, продолжал:

— Ты знаешь, чего я больше всего боюсь?

И не дожидаясь моего ответа, сказал:

— Больше всего я боюсь погибнуть, так и не отомстив убийцам моей семьи. Понимаешь, мне сегодня стало страшно от того, что я мог умереть, так и не выполнив клятвы, которую дал на могиле отца, — он задумчиво смотрел в темноту мгновенно наступившей горной ночи, перебирая пальцами разноцветные зернышки четок…

— Добравшись на родину, я устроился работать в городе, заработанных денег стало хватать не только для уплаты налогов и долгов, но и для учебы брата. Первые письма, написанные им, сам я прочесть не мог, в этом мне помогали друзья, такие же, как я рабочие.

Позже они научили меня письму, и я сам стал переписываться с братом. Последнее письмо от него я получил незадолго до Апрельской революции. Он писал, что власти приняли новый закон, по которому детям крестьян и простых рабочих учиться в лицеях запрещено, что его ждет возвращение в кишлак и, в конце — концов, повторение пути, пройденного отцом. Я сразу же ему ответил, что направляется пока едет домой, а через некоторое время я приеду навестить родителей и заберу его с собой. От него вестей больше не было, да и не до этого было. Все вокруг закрутилось, завертелось. Всех словно обухом по голове ошарашило известие, что шах Дауд низвержен, и что вся власть перешла в руки новой партии, которая называлась народной. Я, как и большинство рабочих хлопкоперерабатывающей фабрики, имел лишь смутное представление о НДПА. Но помогать ей начал с первых дней революции. Сначала выполнял незначительные поручения нашего фабричного комитета, был связным, охранял один из первых партийных комитетов в Кабуле. С оружием в руках помогал становлению новой власти. По рекомендации своих фабричных товарищей вступил в НДПА. Вскоре партия направила меня в народную милицию. Командовал небольшим отрядом. Никогда не забуду тех дней, которые провел в вашей стране. Учился я в Харькове, — при воспоминаниях об учебе в Союзе, голос его теплеет.