Коллетив авторов (под редакцией Г. И. Василенко) - Окопники

— У вас, кажется, есть кавалеристы? — спросил его комбат.

— Так точно. Найдем.

— Подберите посмекалистей и вот с проводником товарища Сомова немедля отправьте в штаб дивизии. Инструктировать буду сам.

— Слушаюсь, — козырнул Голубев и выбежал из землянки. От ворвавшегося морозного воздуха слабый язычок

пламени в плошке порывисто качнулся, и в землянке на мгновенье стало темно. На отсыревших стенах и потолке белыми полосами засветился еще не успевший растаять иней.

— Обстановка неожиданно для нас изменилась, — продолжал Бурцев. — Мы должны подумать каК лучше использовать наши силы, чтобы хоть в какой‑то мере предотвратить катастрофу.

— Но у нас есть приказ, — возразил Тарутин. — Мы должны блокировать и удержать эту дорогу до подхода дивизии.

— Удерживать дорогу, которая уже никому не нужна?

— спросил Бурцев. — Вот Сомов говорит, что по этой дороге два дня шли со стороны фронта автоколонны с пехотой. Немцы полностью очистили «мешок», и нам теперь некого удерживать. Я думаю, достаточно оставить тут на всякий случай два взвода автоматчиков, а остальными силами ударить вот сюда. — Бурцев склонился над картой и красным карандашом провел длинную стрелу к реке, где был обозначен небольшой лесной массив. — По этой единственной дороге сейчас движутся резервы на левый фланг. Так ведь, Владимир Иванович? — спросил он у Сомова.

— Колонны идут днем и ночью, — подтвердил тот — какая‑то новая часть туда перебрасывается.

— Вот видите. Это нож в спину нашей дивизии. Мы должны помешать им. С наступлением темноты выведем батальон к реке, взорвем мост и все, что останется на дороге в лесу, уничтожим. Понимаю, задача нелегкая. Но мы используем ночь и внезапность. А здесь останетесь вы с двумя взводами, — сказал Бурцев, уже обращаясь к Тарутину. — Дальнейшие указания получите позже.

— Не понимаю вас, — недовольно произнес Тарутин. — Как можно так рисковать? Вы кадровый командир и хорошо знаете, что бывает за невыполнение боевого приказа.

— Знаю и потому принимаю все меры, чтобы выполнить его не формально. А что думает на этот счет комиссар?

— Полностью согласен, — ответил Травушкин. — В таких случаях надо действовать сообразно с обстановкой. К тому же, насколько я понимаю, приказ, собственно, не отменяется.

— Тогда, — сказал комбат, — подумаем над планом операции. С наступлением темноты мы должны выступить.

Все склонились над картой.

Дорога, по которой немцы перебрасывали резервные части на свой левый фланг, проходила по открытой холмистой местности и только километрах в пяти от закованной в лед небольшой реки скрывалась в густом мелколесье. По накатанной колее было видно, что здесь недавно прошло немало автомашин, тягачей и танков. Вглядываясь в следы гусениц и колес, Бурцев на минуту представил всю эту железную громаду, которая сейчас затаилась где‑то около фронта в заснеженных оврагах и рощах, чтобы в нужный момент ринуться по тылам дивизии Пралыцикова. Побывавший не раз в таких переделках, Бурцев знал, как нелегко в подобных случаях сохранить боевые порядки даже давно обстрелянных частей и как это будет почти немыслимо сделать с новичками, которых он видел ца прифронтовых дорогах. Теперь все его мысли были только о них. И от этих мыслей им овладевало то отвратительное состояние беспомощности, какое испытывает человек, когда видит ребенка в горящем доме и не может его спасти. Именно поэтому, должно быть, он не думал сейчас ни об опасности предстоящего боя, ни о той ответственности, которую добровольно взвалил на свои плечи, дабы хоть как‑то облегчить положение тех, кто еще ничего не знал о нависшей над ними угрозе. Конечно, послушайся он своего начальника штаба, мог бы сейчас спокойно отсиживаться в лесу, ожидая неотвратимой развязки, а затем скрытно вывести свой батальон целым и невредимым по тем самым лесам и оврагам, по которым они пришли сюда. Формально он был бы прав. И, может быть, даже получил бы благодарность за то, что полностью сохранил личный состав. Да и сам лишний раз не подставлял бы голову под пули. Ведь- в конце концов не он же один воюет, и уж, конечно, не его истребительному батальону решать исход войны. Миллионы людей ведут смертный бой, и стоит ли брать на себя больше, чем отмерено тебе.

Но Бурцев никогда бы не простил себе, если бы в эту, может быть, самую трудную ночь в своей жизни, остался безучастным. Он мог бы вообще не добиваться разрешения на этот опасный рейд. Но добился его и потому чувствовал на себе двойную ответственность за исход операции и за судьбу людей, чьи жизни ему были вверены.