Ганад Чарказян - Горький запах полыни

Стало немного грустно, что я уже никогда не вернусь в свою овечью пещеру, под надежную охрану Шаха. Никогда не услышу «велблуд» и чистого детского смеха Дурханый, не увижу ее глубоких темных глаз, обведенных сурьмой — для защиты от трахомы и прочих болезней. А вечера под смоковницей с чайником зеленого чая, с изюмом и урюком? С неспешной беседой Сайдулло, старающегося быть мне понятным. Жизнь — это прощанье со всем, к чему привыкли, привязались глазами и сердцем. Да, вечное прощанье, как ни печально.

Еле заметная тропа, — видно, пользовались ею редко, — скоро вышла к ручью. Он весело катил с ледниковых высот чистую и необыкновенно мягкую, очень вкусную воду. После вчерашней непривычно сытной и жирной трапезы постоянно хотелось пить. Я часто останавливался, черпал кружкой ледяную воду и медленно, маленькими глотками, согревая во рту, утолял жажду.

Когда через несколько часов ущелье, в котором бежал ручей, начало сужаться и каменные стены пугающе нависали надо мной, я стал внимательно оглядываться по сторонам, надеясь, что тропа, которая становилась все незаметней, наконец куда-нибудь свернет. Но она медленно и неуклонно поднималась ввысь. Уже становилось трудно дышать — я все чаще делал вынужденные остановки. Несколько раз замечал небольшие ответвления, но они оказывались отпугивающе крутыми, чтобы я рискнул карабкаться по ним. Тем более, неизвестно куда. К счастью, вскоре стена справа расступилась и открыла достаточно широкий и вполне безопасный проход.

Через какое-то время он вывел меня из зябкого сумрака на достаточно открытое и уже прокаленное солнцем плато, протянувшееся до горизонта. Только на самом его краю темнели горы с вечными снеговыми шапками. По-прежнему едва заметная тропинка петляла между каменных глыб. Выглядели они довольно странно. Как будто кто-то нарочно окрасил их в самые причудливые цвета. Красные, фиолетовые, буро-желтые, коричневые, черные, голубовато-зеленые — вначале я внимательно разглядывал эти скалы, а потом от жары и обилия необычных красок почувствовал усталость и желание поскорее где-нибудь притулиться, перекусить и, возможно, даже поспать.

Через какое-то время нашлось уютное местечко в тени голубоватой скалы. Я уселся, вытащил из мешка пару огурцов, лепешку и половину бараньего бока. Незаметно разобрался с ним и пристроился подремать. Но проспал целый день и проснулся только в сумерках, от холода. Видимо, сказалось то, что последнюю ночь практически не спал.

Солнце еще немного выглядывало из-за дальней горы и, казалось, плавило своим жаром ее розовеющий снег. Я с неожиданной тревогой подумал о наступающей ночи. Что могло ждать меня среди этого космического пейзажа? Едва ли здесь могли находиться какие-нибудь хищники. Нигде никакой растительности: ни кустика, ни травинки. А может, какой-нибудь барс уже давно осторожно крадется по моим следам? Или за волнующим запахом моего халата бредет отощавший волк? Ждет только мрака, который сделает его добычу совсем беспомощной?

Да, свобода начала показывать мне свое коварное лицо. Как не замерзнуть в этих доисторических глыбах? «Спокойнее! — повторял сам себе. — Спокойнее!» Но беспокойство только возрастало. От хищников как-нибудь отобьюсь — топорик острый. Теперь надо перейти на противоположную, нагретую солнцем, сторону моей уже темно-синей в сумерках глыбы. Да, ее отвесная стена оказалась еще достаточно теплой. Но стоять возле нее всю ночь? Нет, надо найти такое место, где можно лечь.

Я начал подыскивать место для ночлега уже не столько с помощью зрения, сколько ощупью. Наконец на уровне плеч обнаружил довольно широкую ступеньку на одной из темных скал и осторожно забрался на нее. Там вполне можно было вытянуться во весь рост. Благодатное тепло, накопленное камнем за день, скоро согрело и успокоило меня.

Кромешная ночь наступила сразу, как только солнце скользнуло за величественную, в белом чепчике, гору. Я протягивал ладонь перед собой, и она исчезала, растворялась во мраке. Но зато, подвинувшись на самый край своего ложа, мог лицезреть великолепное сияние ночного неба. Звезды казались еще ближе и крупнее, чем возле моей пещеры. Млечный Путь — вид нашей галактики сбоку — пересекал окоем слева направо. На много километров вокруг только я один, малая человеческая песчинка, любовался этой вечной картиной. Но чувствовал таинственную связь и с теми миллионами людей, что еще до моего рождения поднимали глаза к небу и застывали в немом восхищении, завороженные тайной этого небесного света.