Ганад Чарказян - Горький запах полыни

Грязный и подлый западный мир должен погибнуть от своих же пороков. Так когда-то развратный Рим пал под напором бедных и чистых, сплоченных учением Исы, сына Мариам. Ведь бедные всегда побеждали пресыщенных жизнью и погрязших в грехах богатых. Очень часто, и жизнь это постоянно доказывает, бедные почему-то ближе к добру, а богатые порождают зло. Хотят они этого зла или нет, но так получается, что они его постоянно приращивают, повышают его концентрацию в мире. Думаю, что это связано с теми мертвыми и чрезмерными богатствами, которые они собирают, жертвуя для них всем. Своим богатством они пытаются защититься от мира, с которым постоянно находятся в состоянии войны. Их ненасытность — от обычной трусости, вызывающей неадекватную защитную реакцию. Пытаясь спасти только самих себя, они ввергают мир в постоянные бедствия и бессмысленные жестокие войны. В конечном счете от этих бедствий страдают и сами богатые. Неужели люди никогда не достигнут того состояния, когда честный труд и разумные потребности станут высшей ценностью? Неужели напрасно твердят им об этом все мировые религии — от буддизма до ислама?

Если для шаха Масуда источником финансирования стали богатейшие в мире месторождения лазурита, то для талибов — полностью подконтрольное им производство наркотиков. Год за годом поля мака захватывали земли, ранее засевавшиеся традиционными для Афганистана культурами — пшеницей, ячменем, просом, горохом, фасолью, чечевицей, кунжутом, хлопком. И главное, что с маком не было никаких проблем — он оказался идеально приспособленным к афганскому климату с его перепадами дневных и ночных температур, с холодной зимой и все сжигающим летом. Складывалось впечатление, что сам Аллах проголосовал за мак.

Моему хозяину, Сайдулло, все это не очень нравилось, но сеять мак оказывалось почти тем же, что сеять деньги. И они росли очень хорошо и быстро, без каких-либо забот. А за деньги — доллары — можно купить все что хочешь. Хотя это и деньги врагов. В этом видится тоже что-то неестественное и непонятное для моего хозяина, а потому постоянно беспокоящее и вызывающее размышления. Он часто говорил, что раньше мир спокойно размещался в голове его деда и даже отца. Все было понятно и просто: земля мира — шариат, земля войны — джихад, земля перемирия — многобожники и люди книги. А сегодня он ничего не может понять — все смешалось. А что ждет его внуков?

Я убеждался, что жить только сегодняшним днем не может даже самый простой и совсем необразованный человек, который не видел ни одной книги, кроме Корана. Да и ту ему читал сын, когда приезжал из Ургуна. Человеку нужно понятное будущее, куда он охотно направляет свои мечты и желания и которое по мере сил сам же и приближает.

На площади уже собрались люди, человек сто пятьдесят. Мужчины, некоторые так же, как и я, в паткулях вместо чалмы, — в народе их прозвали «максудовками», — в длинных рубахах ниже колен и традиционных жилетках, с мотыгами на плечах. Они стояли молчаливые, словно недовольные, что их оторвали от каких-то очень важных дел. Хотя это были просто жалкие попытки отыскать в хламе что-то привычное и могущее как-то сгодиться в последующей жизни.

Молодые женщины с занавешенными лицами и в голубых покрывалах. Некоторые держали на руках детей. Сгорбленные беззубые старухи, которым уже нечего скрывать. Они тяжело опирались на свои мотыги и яростными глазами глядели на ребятишек, подводивших сбитого летчика к группе седобородых мужчин. Один из них, видимо, и был старейшина — спинжирай, то есть белобородый. Он сидел на камне, покрытом бараньей шкурой, руки опирались на посох. Белая чалма оттеняла его темное, невозмутимо-властное лицо. Что-то вроде плаща или покрывала песчаного цвета окутывало его фигуру.

Дети подвели пленного к старейшине и рассредоточились по сторонам. Я видел рыжего в профиль и не могу сказать, что было в его водянистых голубоватых глазах. Спинжирай какое-то время пристально глядел на него, потом неторопливо поднялся, прислонил посох к камню, на котором сидел, сложил руки, сделал жест омовения. Прочитал басмалу: «Бисмилляхи-р-рахмани-р-рахим!»

Любое дело или всякую важную речь мусульмане начинают с этих слов: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного!» А сегодняшняя речь старейшины, несомненно, была важной, ибо касалась жизни и смерти. Ведь ничего более важного и нет на земле. Он начал с вопроса:

— Кто этот человек?

Немного помолчав и обведя взглядом присутствовавших, как будто в самом деле ждал от кого-то ответа, сам же и ответил на него: