Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта

— Нам приказано усилить команду у противотанкового заграждения. Задание: задержать танки, сколько можно, пока здесь не будет создана новая линия обороны. Регулярные войска уже на подходе.

Дорога круто спускалась к мосту. За дамбой солдаты копошились около 150-миллиметровых орудий, устанавливая их на позиции. Вольцов пояснил:

— От шестьдесят четвертого артиллерийского дивизиона, который здесь расквартирован, почти ничего не осталось. Командир — какой-то майор, совсем уже развалина — назначен комендантом боевого участка… Глупость какая — устанавливать здесь длинноствольные орудия! — Он выругался. — Их надо ставить за пять километров от линии фронта! — Машина медленно катила по мосту. — Этот майор здесь натаскивал призывников, сейчас совсем растерялся. После Вердена, говорит, на передовой не бывал. Последние остатки запасников, несколько сводных рот из Клейн-Элса, отряд фольксштурма — вот и все еор войско.

Могучий Одер уже замерз по берегам. Посредине течение несло льдины, оно крушило их о сваи, нагромождало одну на другую, выпирало их на заснеженный лед почти до самого берега. Между льдинами поблескивала черная маслянистая вода.

На мосту им снова повстречались беженцы, на шоссе — тоже. Вольцов то и дело останавливал машину.

— Где русские?

Ему указывали на восток.

— Говорят, уже Намслау заняли.

— А наших войск там не видели?

— Нет, только фольксштурм.

— Поезжай, Хорбек!

Перед ними тянулось пустынное шоссе. Ветер намел снежные сугробы. Машина с трудом пробивалась вперед. Какая-то опустевшая, брошенная деревушка. В хлевах ревет скот. Феттер крикнул:

— Вот бы где свинью раздобыть!

Вольцов уткнулся в карту.

— Танки непременно выйдут к мосту! — сказал он, словно решая с лейтенантом Венертом задачку на ящике с песком. — От Крейцбурга через Намслау… Нет ни донесений, ни данных воздушной разведки. Ничего! Под Оппельном русские будто бы уже форсировали Одер. Как бы там ни было, у меня нет ни малейшей охоты подчиняться фольксштурмисту.

— Правильно! — поддержал его ефрейтор. — Лучше всего нам остаться одним.

— Я тоже так считаю, — заметил Гомулка. Хольт спросил:

— А как же мы переберемся обратно через Одер, если взорвут все мосты?

— Вот уж о чем меньше всего надо сейчас беспокоиться! — обрезал его Вольцов. — Поезжай, Хорбек! Поаккуратней только! — Он посмотрел на небо. — Снег перестал, того и гляди штурмовики нас накроют!

Феттер спросил:

— А ведь говорили, вся их авиация уничтожена?

Ефрейтор, повернувшись, крикнул:

— Авиация уничтожена? У них такие штурмовики, что ты бела света не взвидишь!

Шоссе проходило по чернолесью. Деревья и кусты стояли разукрашенные искрящимися кристалликами инея и снега. Порой между могучими стволами мелькали светлые пятна вымерзших болот. Издали доносился рокот артиллерийской канонады. Хорбек затормозил. Вольцов прислушался.

— Это далеко. Километров за пятьдесят, не меньше. Нас не касается. Поезжай!

Деревья по обе стороны дороги отступили, стали видны заснеженные болотистые луга и вдали темная полоска леса, который вскоре опять приблизился. Но вот шоссе врезалось в лес, дальше оно круто заворачивало вправо. Метрах в шестидесяти от поворота они увидели противотанковое заграждение. Все вышли из машины.

— Толково сделано, — заметил Вольцов. — Танки выскакивают из леса и замечают заграждение, только когда уже натыкаются на него.

Между заграждением и лесом с обеих сторон шоссе оставалось по узкой полоске луга. Слева — замерзшее болотце. Несколько фольксштурмистов неподвижно стояли на шоссе.

Ефрейтор повернул направо, медленно съехал на луг, обогнул заграждение и загнал машину в кустарник у опушки. Хольт с автоматом на груди последовал за Вольцовом.

— Кто здесь начальник?

На опушке Хольт увидел небольшой барак, в каких обычно ночуют лесорубы. Из дома вышел человек, при виде которого Вольцов начал ухмыляться, а Феттер громко фыркнул.

Это был маленький толстячок лет пятидесяти, в ярко-желтом мундире, в пестрых норвежских варежках и в фуражке; на рукаве у него была повязка со свастикой. Он был без шинели и немилосердно мерз. Торчащие уши совсем побелели, а лицо было какого-то багрово-сизого оттенка. Из глаз у него от мороза ручьем сбегали слезы. На руке болталась каска.

— Эй, вы! — крикнул Вольцов.

Толстячок, не зная, кто Вольцов, — на белых маскхалатах не было никаких знаков различия, — решил на всякий случай приветствовать его.