Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта

Наверняка потерял нить, подумал Хольт, внимательно всматриваясь в лицо Венерта. Но он может продолжать с чего угодно, ему все едино!

— Удивительной кажется нам судьба героя! — повторил лейтенант. — И если мы постигнем героя и величие его судьбы, то мы постигнем и его самого и весь его мир.

Опять судьба! думал Хольт. Что же такое судьба?

— Ненависть героя — это хватка Тора, сжавшего молот так, что костяшки на руках побелели, великолепие героической ненависти, обрушивающейся на мир и повергающей в трепет даже сильного в девственном лесу! Лишь с тех пор, как мы снова вернулись к учению о ненависти, героической ненависти, над Германией занялся рассвет.

За героической ненавистью обычно следует героическая нравственность, подумал Хольт.

— Благородная необузданность чувств, столь свойственная содому прошлому, с веками выродилась в многоликий разврат гурмана. Распутство в прежние времена… — внимание слушателей заметно возросло — …было приключением, в нем был размах, пафос ликующих ляжек, и предавались ему бесшабашные головы, готовые рискнуть всем, лишь бы лихо погулять, пусть даже они проснутся назавтра в сточной канаве.

Феттер громко шмыгнул носом.

— Буйная кровь героя бросает его в извечный спор полов, здесь ищет он тайный смысл мужского и женского начал, ибо это нужно испытать, а не мудрствовать. Половое влечение не терпит оков, отсюда условность брака для многих мужчин героического склада.

Новобранцы обратились в слух. Они ловили каждое слово лейтенанта. Но Венерт снова вернулся к героической расе, и интерес опять погас. Притупилось и внимание Хольта.

— Героическая раса… пусть в каждом из нас заговорит голос крови… Фюрер сказал: грех перед кровью и расой — первородный грех этого мира… Все ценное на земле создано нордическим человеком… Древняя Греция — великий подвиг нордической расы, римская империя — расовый подвиг нордического величия… Великие живописцы Италии были нордической крови… Нордическая кровь текла в жилах Вольтера и…

Теперь еще о героической красоте, и тогда он кончит, подумал Хольт.

— …не только высоко одарен, но и красив человек нордической расы. Взгляните, как стройна фигура мужчины, строение скелета и мышц — все дышит победой… Женщина? Как прекрасна ее осанка, эти узкие покатые плечи и широкие округлые бедра… Да, нордический человек явлен нам как украшение вселенной, он лучезарный вестник грядущего, плод радости созидания.

— Аминь, — сказал кто-то тихо. Это был Гомулка.

— Но нам, — воскликнул лейтенант, — тем, ному приоткрылась завеса над чудом расы и ее величием, нам надлежит выполнять свой долг. Кто всей душой верит в миссию нордического героя, тот не будет знать ни сомнений, ни слабости, даже если разум не в силах постичь приказа, ибо разум воспринимает лишь внешнее, тогда как вера проникает в суть.

Постой, постой! Как он сказал? Даже если разум не в силах постичь приказа… Да, теперь я понял!

— Судьба героя — его раса, миф империи нуждается в верующих сердцах. Нет, не сила разума воздвигнет нашу империю, а героическая убежденность, самообуздание вопреки протестам мудрствующего разума. Фюрер писал: «Если бы нашей молодежи вдалбливали поменьше знаний, то Германия от этого только выгадала бы! Ибо путь к победе лежит не через мысль — знание — сомнение, а через судьбу — миф — веру! Величие героя — в повиновении и действии. Партия фюрера воздвигла основу, та самая партия, о которой поэт сказал: „Из болот и низин встала партия, как исполин…“

Хольт уже не слушал. Наконец-то я понял, к чему все это придумано! От этой мысли у него перехватило дыхание. Раса, нордическая кровь, арийцы, сверхчеловек, убежденность героя… — все нужно для того, чтобы я, не моргнув глазом, застрелил словачку!

— В борьбе за дело империи мы отметаем мораль! Наш поэт Ганс Иост говорит: «Мораль не рождает веры, лишь вера рождает мораль». Наша мораль выросла из веры в первобытную силу расы. Где вера, — говорит Ганс Иост, — там всемогущество! А там, где всемогущество… там империя, там величие!

— Во веки веков аминь… — прошептал Гомулка.

— Смирно! — заревел Ревецкий.

Новобранцы вскочили с мест. Лейтенант Венерт деревянной походкой вышел из зала. Дверь захлопнулась за ним.

— Та-ак! — протянул Ревецкий. — Думаете, конец занятиям? Дудки! Я видел, как вы все дрыхли! — Постукивая тростью по сапогам, он бегал взад и вперед между столами. — Почему это я не замечаю на ваших рожах священного восторга? Что вы на меня таращите зенки, как снулая камбала? — Теперь он уже кричал. — Я вам покажу пробуждение берсеркера, вшивые вестники грядущего! Я вас всех заживо сгною! Я из вас вытряхну героическую лень, продемонстрирую необузданную нордическую муштру, вы у меня побегаете, покуда не свалитесь серым утром в сточную канаву! Вы у меня прозреете! Я вам открою глубочайший смысл истории! Живо! Через три минуты явиться в походном снаряжении! И… га-а-а-а-зы!