По плану общения со шведами предполагалась игра не то в баскетбол, не то в волейбол. В тот момент когда она только должна была начаться всех «бэтэрщиков» вызвал командир роты и приказал отправится в парк к своим машинам и ждать там каких то офицеров из штаба бригады которые по его словам должны были проверить техническое состояние БТРов. Это вызвало у нас недоумение поскольку вся техника роты месяц назад прошла полное плановое обслуживание после чего успешно прошла проверку и до поздней осени более проверятся не должна была. Странным показалось и то что механиков-водителей БМД в парк не вызывали. Офицеры действительно появились в парке часом позже однако ни какого внимания к нашим машинам они не выказывали, только некоторое время походили по парку вместе с нашим «зампотехом» что-то обсуждая. Проспав несколько часов в своём БТРе я был разбужен дневальным который велел всем нам возвращаться в расположение роты. Наш базовый район называвшийся Малый Прибой был достаточно компактным метом расположения нашей 2ПДР и 1САБатр, казармой нам служило помещение в котором до войны было несколько магазинов, длинное и узкое одноэтажное здание стоящее вдоль дороги. С лицевой стороны здания был расположен плац служивший одновременно и спорт площадкой, а с тыльной стороны была оборудована крытая стоянка для боевой техники, то есть парк. В парке стояла только наша техника, «Ноны» самоходчиков стояли в парке Большого Прибоя — основного базового лагеря первого батальона. Поэтому если самоходчикам необходимо было топать, либо ехать за пару километров, то нас от техники отделяла сотня метров и следовательно поход в парк не представлял для нас каких либо трудностей. Естественно лежать в прохладных недрах своей боевой машины слушая плеер и попивая колу значительно приятнее чем в то же самое время выполнять какую ни будь работу под не хило палящим югославским солнцем и мы были рады когда следующим утром командир роты снова приказал нам идти в парк и подготовить технику к проверке.
Позавтракав мы отправились в парк и в этот раз «механы» БМДэшек составили нам компанию. Досмотрев ночные сны и устав валятся я вылез из БТРа и осмотрел парк — прибывшие из штаба офицеры куда-то ушли и в парке абсолютно ничего не происходило. Спать мне больше не хотелось и чтобы как-то развлечься я перелез через забор с целью приобрести батарейки для плеера, а также колу и шоколад. Можно было бы конечно обойти вокруг казармы, но тогда я рисковал попасться на глаза кому-либо из командиров, что в мои планы не входило: я надеялся, что о нас забудут до самого вечера. Вернувшись я полакомился шоколадом, послушал плеер, ещё немного повалялся когда кто-то из сослуживцев открыл люк БТРа и предупредил о том, чтобы я не спал, поскольку проверка техники возобновилась. Насколько я помню до нас проверка так и не дошла — офицеры штаба проверяли «бэшки».
Я не переставал удивляться, с чего это вдруг технику проверяют повторно, тем более что этой весной помимо полного технического обслуживания наши пожилые «восьмидесятки» даже были покрашены. Про покраску БТРов проводимую в Боснии следует рассказать особо. Дело тут в том, что каждая рота красила свои машины собственной краской (именно собственной, поскольку её не выдавали), причём машины красились довольно часто, приблизительно раз в два года. Обычно в Российской армии плановая покраска проводится намного реже и соответственно покраска машин столь часто являлась исключительно самодеятельностью нашего командования. Делалось это для того, чтобы машины постоянно участвующие в патрулировании и олицетворяющие военное присутствие России на Балканах выглядели как можно красивее. Поскольку каждая рота добывала краску самостоятельно, то в бригаде не возможно было отыскать двух подразделений в которых машины были покрашены однотипно. Более того, каждая рота стремилась предать камуфляжу своих машин вычурность и уникальность, что зачастую приводило к тому, что некоторые машины обладали диковинной, яркой раскраской. Если хорошо знать все БТРы бригады то даже не видя номеров конкретной машины можно было уверенно сказать к какому подразделению она принадлежит. С другой стороны посторонний наблюдатель ориентируясь только на тип камуфляжной раскраски ни за что не смог бы идентифицировать машину как принадлежащую России. Это видимо понимало командование и по этому каждая машина несла на своих бортах соответствующую надпись на английском языке. Мой БТР имевший номер 341 обладал такой надписью на левом борту (БТРы 2ПДР имели номера 341, 342,343 и именно с такими номерами они отправились в Косово). Машины нашей роты были покрашены однотипно, в трёхцветный продолговато-пятнистый камуфляж (жёлто-зелёно-корчневый), при их покраске использовалась автомобильная краска и поэтому они слегка поблёскивали на солнце.
Читать дальше