Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин

– Как что! Разве вы ничего не знаете? – воскликнул Кунст.

– Я не успел проинформировать фон Гольдринга, бросил Лютц.

Начальник штаба, как всегда отрубая одну фразу от другой, пояснил:

– Я буду краток: дело обстоит так – о разоружении стало известно итальянским войскам; некоторые из них восстали, часть бежала в горы, связь с полками прервана, есть сведения, что в некоторых местах между нашими частями и итальянцами идут бои. Понятно?

– Яволь! Разрешите выполнять?

– Не теряя ни минуты! Немедленно!

Прямо из штаба Генрих в сопровождении двух автоматчиков и Курта, сидевшего за рулём, помчался в Пармо. Через полчаса он уже прибыл в штаб полка.

– Передайте генералу, что все итальянские гарнизоны почти полностью обезоружены, за исключением двух рот, успевших уйти в горы. Боя не было – только небольшая перестрелка. Потерь с нашей стороны нет. Связь сегодня будет налажена, – сообщил командир полка оберст Функ.

Подъезжая к Шатель-Дельфино, Гольдринг услышал стрельбу и приказал остановить машину. Ясно доносились автоматные и пулемётные очереди.

– Ехать медленно! Автоматчикам приготовиться!

Когда подъехали к самому Шатель-Дельфино, из города выскочил мотоциклист.

Генрих приказал ему остановиться.

– Что за стрельба?

– Окружённые в казармах итальянские солдаты открыли огонь по нашим.

Машина набрала скорость и въехала в городок. Стрельба не стихала. Немецкие солдаты ходили по улицам в полном вооружении, гражданского населения не было видно.

В штабе полка Генриху сообщили, что вчера вечером часть итальянских солдат – приблизительно два взвода – бежала. Не поверив слухам о разоружении, большинство солдат осталось в казармах. Но когда сегодня утром немцы окружили казармы, итальянцы открыли огонь. Сейчас к ним послан парламентёр для переговоров. Если переговоры не дадут желаемых результатов, придётся прибегнуть к более решительным мерам, чтобы к вечеру обезоружить всех.

Вернувшись в Кастель ла Фонте и доложив обо всём генералу, Генрих спросил Лютца, как проходит разоружение по другим районам.

– Более менее нормально. Но в горы к партизанам бежало больше батальона. А это уже сила, с которой нельзя не считаться.

– Особенно если учесть, что партизан и без этого немало, – прибавил Генрих.

Было воскресенье, но, учитывая напряжённую обстановку, Эверс приказал всем офицерам оставаться на местах. Это нарушало планы Гольдринга. Накануне он сговорился со своим новым знакомым, бароном Штенгелем, поехать к водопаду, где, как говорили, форели сами прыгают в руки, теперь поездку придётся отложить и порыбачить часик–другой на старом месте – вблизи графского парка.

Когда Генрих спустился к водовороту возле расселины, Штенгель уже был там.

– А-а, наконец, а я думал, что вы сегодня уже не придёте! – поздоровался он, не подавая руки и продолжая наматывать удочку. – Ну как, поедем?

– К сожалению, нет! Сегодня мы, по милости генерала, работаем, – шёпотом, как и полагается опытному рыбаку, который боится спугнуть рыбу, ответил Генрих.

– Из-за этих проклятых макаронников? До сих пор не разоружили?

– Они немного присмирели, но обстановка ещё тревожная. Ровно в десять я должен быть в штабе.

– Тогда не тратьте времени, я и так вас опередил. Посмотрите-ка, какие красавицы!

– О, мне всё равно за вами не угнаться!

Штенгель действительно был мастер по ловле форелей и очень этим гордился. Когда месяц назад Генрих впервые появился на берегу с удочками, майор встретил его не очень приветливо. Но молодой обер-лейтенант с таким искренним восхищением любовался мастерством майора, а сам был так беспомощен, что Штенгелю захотелось щегольнуть. С превосходством опытного спортсмена он объяснял обер-лейтенанту, что форель очень осторожная рыба и не так легко попадает на удочку, что ловят её на мушку и только нахлёстом, притаившись за скалой или кустиком, иначе рыба увидит рыбака, а форель не только сильная, но, и очень хитрая рыба.

Генрих почтительно, с интересом выслушивал эти пояснения, просил разрешения поглядеть, как майор держит удочки, и вообще целиком полагался на его опыт и авторитет.

Через неделю Генрих одолел все премудрости лова и стал ещё более завзятым рыбаком, чем сам Штенгель.

Общая страсть сблизила майора и обер-лейтенанта. Тем более что разницу в чинах уравновешивало аристократическое происхождение обоих и родственные связи фон Гольдринга с таким влиятельным человеком, как Бертгольд.