Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин

– Без паники, Вольф! Дышите носом. Руками, руками размахивайте! Вот так! Раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре!

Вольф с благодарностью смотрел на лейтенанта. В самом деле, вскоре он мог уже бежать быстрее – советы лейтенанта пригодились.

Перестрелка в стороне села тем временем всё усиливалась. К треску станковых пулемётов прибавились автоматные очереди, а вскоре и разрывы гранат.

– Скорое, скорее, Вольф! Единственное наше спасение – это скорость! – подгонял задыхающегося вахтмейстера лейтенант.

Но вот и болото.

– Ступать только по моим следам! Ни шагу в сторону! – приказал Гольдринг, смело входя в густой камыш. Пройдя шагов сто, лейтенант оглянулся. Вольф шатался, как пьяный. Пережитый страх буквально валил его с ног. А тут ещё шагать надо было след в след за лейтенантом, через страшную трясину, откуда уже не будет возврата.

– У нас есть несколько минут, чтобы передохнуть, Гольдринг остановился и несколько раз, через нос, глубоко вдохнул воздух.

– Пробьются наши, как думаете, герр лейтенант? – чуть отдышавшись, спросил Вольф.

– Боюсь за них. Силы слишком неравны! Да, вахтмейстер, а где списки осведомителей и полицейских? Папку с ними вы положили на стол в канцелярии.

Вахтмейстер побледнел как полотно.

– Я… я думал, что вы…

– Выходит, вы их забыли? Вы понимаете, что вы наделали?

– Но я думал… – едва мог вымолвить дрожащими губами вахтмейстер.

– Вы думали? Да вы знаете, что будет, если списки попадут в руки партизан? Вы представляете, что вам придётся отвечать за это перед самим оберстом?

– Герр лейтенант! Помилосердствуйте! Не губите! Да разве я мог думать в такое время о каких-то списках? Умоляю вас, скажем, что они были у Вурцера!

Издали донеслись крики и отчаянные вопли. Пулемётные очереди смолкли, слышались лишь одинокие выстрелы.

– Скверно! Начался рукопашный бой. Поспешим, вахтмейстер! – бросил Гольдринг и быстрыми шагами углубился в болото.

Можно ли измерить силы человека, когда он спасается от смертельной опасности? Вольф никогда не думал, что способен целую ночь брести по колено в воде, с трудом вытаскивая ступни из топкой трясины, не смея остановиться, потому что зыбкая почва всё время колеблется под тяжестью тела, и стоит только оступиться, как трясина жадно засосёт. К тому же он ничего не ел со вчерашнего утра и совсем ослаб. Правда, лейтенант иногда выдёргивал из чащи тростника какие-то, одному только ему известные растения, и протягивал их Вольфу, показывая, как их надо чистить, но от этой еды вахтмейстера только мутило. К тому же очень болели руки, и у лейтенанта и у вахтмейстера они были окровавлены от множества порезов об осоку. Вольф никогда и не предполагал, что путешествие по заросшему тростником болоту может быть столь опасным.

– Герр лейтенант! Долго ли мы будем блуждать? – уже под утро спросил совершенно обессиленный Вольф. Он посинел от холода и дрожал.

– Вы же сами слышали, что по болоту стреляют. Возможно, нас ищут. Мы не уйдём отсюда, пока я не буду убеждён, что партизаны скрылись.

– Но мы ведь снова повернули обратно?

– Молчите, ради бога, и следуйте за мной!

Гольдринг и сам чувствовал, что силы оставляют его. Он уже едва передвигался, часто останавливался, то ли прислушиваясь к чему-то, то ли отдыхая.

Наконец Генрих остановился.

– Здесь мы будем стоять, пока не услышим рокота машин.

– Разве здесь услышишь?! – Вольф безнадёжно махнул рукой.

– Мы находимся метрах в ста от дороги. Согласно приказу оберста я должен был вернуться вчера вечером. Я не прибыл вечером, не прибуду и рано утром. В штабе переполошатся, и не позднее девяти начнутся розыски. Часов в десять машины с солдатами будут здесь.

Но помощь пришла раньше. Гольдринг не учёл того, что в его возвращении заинтересован не только оберст, отдел 1-Ц, а и весь штаб.

Когда, не дождавшись Гольдринга, Бертгольд часа в три ночи зашёл к нему в комнату и узнал, что лейтенант вообще не возвращался, оберст поднял на ноги весь штаб. И как только забрезжил рассвет, сильный отряд мотопехоты выехал по направлению к Подгорному.

Трудно было узнать в этом измученном, измазанном грязью, с забинтованными руками молодом человеке всегда нарядного, вылощенного штабного офицера фон Гольдринга.

Барон спал весь день и всю ночь. А когда утром следующего дня он раскрыл глаза, первым, кого он увидел, был Бертгольд.

– Лежи! Лежи, отдыхай! Мне вахтмейстер доложил обо всём, что случилось. Но скоро мы с тобой забудем, что такое партизаны, и оставим эту проклятую страну! – шёпотом, как великую тайну, сообщил на прощанье Бертгольд.