Владимир Ильин - Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта

Вместе со всеми разведчики тоже покинули свой «Терем» и примкнули своим небольшим обозом к обозу бригады. Была пасмурная погода, наступила оттепель. Я себя очень плохо чувствовал, видимо, заболел гриппом. Местные белорусы эту болезнь называют «костоломом». И правда, меня всего ломало так, как будто я перегрузил многие сотни килограммов груза и сильно устал. Я еле-еле тащил на себе ручной пулемет. Меня качало из стороны в сторону, как пьяного, поднялась температура. В довершение всего пошел мокрый снег с дождем, и я почувствовал, как холодные струйки дождя протекают мне за спину по разгоряченному телу.

Переехав по льду через речку Усвейка, наш обоз свернул вправо и, проехав на север еще несколько километров, остановился в глухом лесу. Комбриг приказал костров не разжигать, чтобы не обнаружить себя. Снег был раскисший от дождя, с веток сосен и елей срывались крупные капли дождя и таявшего снега. В лесу было холодно и очень неуютно. Прислонившись к стволу елки, я потихоньку задремал. Среди ночи часовые, выставленные во все стороны от временного лагеря, прибежали к месту расположения комбрига и подняли тревогу:

— Товарищ комбриг! Товарищ комбриг! Проснитесь, немцы идут! Нас окружают со всех сторон!

— Какие немцы? Где? — спросил заспанным голосом Гудков.

— Кругом идут. Нас окружают со всех сторон! Слышите их шаги?

И правда, кругом по лесу был слышен топот идущих людей. Лежавшие под деревьями партизаны, проснувшись, зашевелились и тревожно прислушались.

— Агапоненко! — крикнул Гудков. — Узнайте, что там происходит.

Разведчики, в том числе и я, побрели во все стороны леса, но никаких немцев нигде не обнаружили. И только крупные комья размокшего снега падали с ветвей елок и сосен, издавая при этом гулкие шлепки, похожие на топот многих людей.

— Товарищ комбриг! — доложил Агапоненко. — Нет в лесу немцев. Это снег, падая с деревьев, издает звук топающих по снегу людей.

Утром комбриг высмеял незадачливых часовых:

— Эх вы, горе-вояки! Как говорится, пуганая ворона куста боится. Если так пойдет и дальше, то нам всем ночью не придется спать, а будем под каждым кустом искать немцев.

Утром мокрый снегопад прекратился. Немного подморозило, и настроение у нас поднялось. Комбриг, собрав командиров, приказал:

— Товарищи! Мы дальше не пойдем. Будем здесь строить землянки. Основательно устраивайтесь в этом лагере.

Партизаны, довольные тем, что не так далеко отъехали от своих родных деревень, с воодушевлением начали строить новые землянки. Через два дня они были готовы. Началась повседневная партизанская жизнь и в этом лагере. Снова стали выезжать на поиски оружия, на заготовку продовольствия и на диверсии. Узнав об исчезновении ближайшего родственника, братья Короткевичи попросили разрешение у Агапоненко сделать разведку и узнать, что же случилось с Василием и его напарником. Через два дня они доложили:

— Товарищ командир! Василий Короткевич и его напарник, посланные Шныркевичем в Бабаедово, натолкнулись на засаду немцев и оба погибли. Местные жители похоронили их на кладбище, недалеко от этой деревни.

Комбриг Гудков, узнав о гибели двух партизан, понял, что вся эта тревога была напрасной, но возвращаться в зимний лагерь с бригадой не захотел, так как и здесь лагерь уже построен и оборудован не хуже старого. Тем более что по соседству с гудковцами, немного далее в глубине леса, поселился отряд Федосова Ф. Л. из заслоновской бригады. Тот самый, который вместе с разведчиками вел бой с карателями во Взносном, когда был убит бургомистр Зель. Теперь, временно объединившись с хорошо вооруженным отрядом Федосова, гудковцы вполне могли отразить небольшую карательную экспедицию. А на большую у немцев сейчас не было возможностей, так как бои под Сталинградом заставили гитлеровское командование отправить туда несколько гарнизонных частей. Нам, разведчикам, Агапоненко приказал вернуться в свой лагерь, то есть в «Терем».

Уже больше двух месяцев старший лейтенант Корсак находился в партизанской бригаде. Он чувствовал, что ему еще не доверяют ни комбриг Гудков, ни комиссар Финогеев, и с их стороны видел постоянную настороженность по отношению к себе. Не раз комиссар Финогеев пытался вести с ним откровенный разговор, но это у него не получалось. Себялюбивый и гордый Корсак невзлюбил этого старого «комиссаришку», как он мысленно его называл. Он не мог понять, почему он, старший лейтенант Корсак, должен подчиняться какому-то пленному старшему лейтенанту Гудкову и кто его назначал командовать бригадой. Он не знал, как быть дальше, и боялся, что эти двое сдадут его органам НКВД как изменника Родины. Тогда ему нечем будет доказать, что это не так, так как он, бывший начальник полиции, добровольно вступил в партизаны. Здесь он фактически ничего не делает. Надо что-то предпринимать. Вот если бы в одном из боев погиб Гудков, а он, отличившись в этом бою, принял бы на себя командование всей бригадой как старший по воинскому званию, тогда все было бы отлично и он мог бы стать законным комбригом. В этом случае никто бы ему не был страшен, так как он всегда бы мог доказать, что своей кровью искупил вину перед Родиной. Так вырисовывался план его дальнейших действий.