Владимир Ильин - Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта

Пока этот полицай-охранник опомнился, убежавшие уже были далеко за пределами Толочина. В тюрьме поднялась тревога, охранники тюрьмы открыли стрельбу, организовали погоню за бежавшими в лес. Но их уже и след простыл.

— Вот мы несколько дней бродили по лесам, а сегодня пришли сюда, — закончил свой рассказ Захаров.

— Так, значит, парашу надели на голову полицаю? Это ты здорово придумал, — улыбаясь, заявил Гудков, обращаясь к Цымбалу. — Ну ладно, мы все это проверим. А теперь у нас к вам вопрос: что же вы думаете делать дальше?

— Что мы думаем делать? — замялись в нерешительности эти двое, подозрительно осматривая вооруженных людей, сидящих в седлах на конях. — Мы хотим соединиться с партизанами.

— Так в чем же дело? Я командир партизанской бригады Гудков, а это мои разведчики и командир отряда Агапоненко. Пойдете к нам?

— Обязательно, — обрадовались Цымбал и Захаров.

В тот же день Петр Захаров появился у нас в разведке, а Цымбала с собой забрал комбриг Гудков. Через несколько дней наши разведчики установили, что действительно в Толочине из тюрьмы был совершен дерзкий побег двух приговоренных к смерти «бандитов», а остальных узников этой камеры, которые побоялись бежать из тюрьмы, на другой же день немцы всех расстреляли. Захаров оказался очень словоохотливым человеком. Когда он отмылся и побрился, то оказался симпатичным юношей лет 20, с голубыми добрыми глазами, светлыми волосами на голове и улыбчивым лицом. Он стал любимцем девушек, знал массу различных анекдотов, чем сразу завоевал сердца наших разведчиков. Как он рассказал, до службы в армии он жил в Москве. У него не было родителей, и был он беспризорником. Мальчишкой попал под влияние крупного вора и был, как и другие мальчишки в этой шайке, воришкой-карманником. Однажды его забрала милиция и отправила в колонию для подростков. Из мелкого карманника-воришки педагоги этой колонии воспитали настоящего советского человека, патриота нашей Родины. Милиция города Москвы попросила его оказать им помощь в раскрытии различных воровских преступных организаций. Ему удалось успешно это сделать.

С легкой руки Егора Короткевича Петр Захаров получил партизанскую кличку Петька Москвич. А Цымбал Андрей оказался отличным боевым товарищем. Через некоторое время пребывания в бригаде комбриг Гудков так его полюбил за смелость и отвагу, что назначил командиром первого отряда бригады.

Командиром второго отряда нашей бригады был Петр Шныркевич. Это очень молодой и энергичный командир, белорус по национальности. Но он почему-то всегда хотел придумать и сделать что-то такое сверхъестественное. Он был хорошим кавалеристом и всегда, даже жарким летом, носил кожанку. Когда-то еще до войны в одном из исторических кинофильмов он увидел и запомнил, что кожанка — это одежда наших старых революционеров, и теперь считал нужным подражать им. Однажды после дождей, когда была довольно холодная погода, он приехал верхом на коне в штаб бригады, и все, находящиеся в это время около штаба, всплеснули руками: «Батюшки! Смотрите на Петра Шныркевича — настоящий кавалерист, ну просто белорусский казак!» А он в это время, гордо восседая в седле своего коня, с настоящей казацкой саблей на боку, подъезжал к палатке нашего комбрига. Он ехал на коне, необычайно счастливый и подтянутый.

Комбриг Гудков, выходя из палатки и мельком окинув своим взором Шныркевича, только хмыкнул, ничего не сказав ему о его «казацком положении». Гудкову в этот день нужно было съездить и побывать в третьем отряде у Деева Дмитрия. Комбриг тоже оседлал коня и пригласил Шныркевича поехать вместе с ним. И вот что рассказал мне потом Гудков об этой поездке:

— Едем мы с ним по лесу, он впереди меня, а я следом за ним. И вижу, что он нет-нет вытащит из ножен свою саблю и хочет, видно, мне показать — это донскому-то казаку! — что он «старый рубака». А сам, как я чувствую, в своей жизни эту саблю и в руках ни разу не держал. Это, видно, он только в первый раз подцепил ее к своему ремню. Ну, у нас в партизанах были кавалеристы такие, как лейтенант Александр Евсеенко. Может быть, и он мог привезти саблю себе домой, а может быть, кто другой подарил ему саблю, я этого не узнал. Но, так или иначе, эта сабля оказалась в руках у Шныркевича. Так вот, мы едем, он впереди, я за ним, а за мной — мой ординарец. А он своей саблей, знаешь, фасонит и рубит веточки у сосен, а они падают то вправо, то влево. И продолжает показывать такую свою лихость, что он такой храбрый казак и что может рубать. А я сижу в седле и про себя усмехаюсь. Ехали мы так, ехали, проехали лес, потом поехали полем, затем въехали в следующий лес, и показалась полянка в лесу. Я подъехал к нему и поехал рядом с ним.