— Поганая душонка, Баки абы! — не задумываясь ответил Сабир. — Мы тут ему однажды «темную» учинили. Знаете, как это делается; накрыли одеялом и отдубасили как следует. После этого он немного притих.
— За что? — все больше тревожился Назимов.
— За всякие ложные слухи. За то, чтобы не уговаривал к Гитлеру в армию записываться.
— А зачем ты послал его ко мне, когда я болел? — Я?! — удивился Сабир. — Да я, Баки абы, если хотите знать, и разговаривать не желаю с таким, как он.
Назимов закусил губу, в упор посмотрел на Сабира. Нет, этот парень не лжет. Глаз не прячет. Выходит… Что же делать теперь?
— Сабир, — с усилием проговорил он, — ты умеешь держать свое слово?
— Смотря перед кем, Баки абы. Вам, например, не совру.
— Тогда обещай мне не сводить глаз с этого Поцелуйкина. И в случае чего…
— Понятно, Баки абы. Можете не беспокоиться. У нас ребята есть надежные.
Кончив бритье, Сабир убирал свои инструменты. Вид у него был озабоченный.
К себе в барак Назимов вернулся расстроенный. Только он появился в дверях, как к нему подошел один из французов, сказал на ломаном немецком языке:
— Вас хотел бы повидать мсье Пьер де Мюрвиль.
Еще с утра Назимов через связного вызвал Толстого и ждал его с минуты на минуту. А тут приходится отвлекаться.
— Мсье де Мюрвиль хочет сказать вам что-то очень важное, — подчеркнул француз, видя, что Назимов не трогается с места.
Назимов даже вздрогнул. Сегодня тревоги возникают одна за другой. Что же?.. Надо идти.
Старик де Мюрвиль совсем расхворался. Он кутался в свой плед и никак не мог согреться.
— Борис, — слабым голосом заговорил он. — Я уже давно собирался сказать вам кое-что. Теперь настало время. Не знаю, долго ли протяну. Вот к вам ходит этот остроносый уборщик барака… Этот Поцелуйкин, — с трудом выговорил он.
— Ну? — нетерпеливо спросил Баки.
— Я ведь встречал этого человека. Несомненно встречал! И не где-нибудь, а в Париже.
— Вы ошибаетесь, — возразил Баки, — ведь Поцелуйкин русский.
— Ну и что же. В Париже тоже есть русские, Борис, — многозначительно проговорил старик. — Некоторые живут там с тысяча девятьсот восемнадцатого года.
Назимов изменился в лице.
— Понимаю. Благодарю вас, — тихо сказал он. — Я буду иметь это в виду.
Возвратившись на свою половину барака, Назимов нашел там Николая Толстого.
«Пора вам сбросить эти украшения»
«Политический центр», назначив Назимова командиром «Деревянной» бригады, потребовал от него ускорить организационную работу и вербовку кадров. Всего не удержишь в голове — и у Назимова появились записи, кое-какие документы. Подобно большинству строевых командиров, Баки органически не выносил, как он выражался, «бумажной писанины». Но что поделаешь? У него ведь не было ни начальника штаба, ни адъютанта, ни писаря. Приходилось всячески ухищряться, прятать свои записи и при удобном случае сплавлять их Толстому для передачи центру.
Сейчас шел подбор людей на должность командиров взводов. Двое комбатов — Кимов и Задонов — ежедневно докладывали ему о своих встречах, переговорах. Не сразу можно было остановить выбор на том или ином человеке. Приходилось сравнивать «командиров», иногда изменять решения. Надо было запомнить десятки фамилий и хотя бы краткие характеристики людей. Без бумаги не обойтись. И все же дело продвигалось вперед. И Кимов и Задонов — ребята энергичные. Если не случится ничего плохого, то через месяц-полтора бригада будет окончательно сформирована.
Сам Назимов сейчас был всецело занят подготовкой учебных планов бригады, вопросами разведки. Все, что делает в нормальных условиях штаб части, Назимову приходилось сейчас делать одному. Забот у него хоть отбавляй: А тут еще с утра до вечера надо сидеть в мастерской, стучать молотком.
Назимов любил работать горячо, с размахом. Но в условиях полной конспирации требовалась величайшая осторожность, сдержанность, предусмотрительность. Приходилось затрачивать дни, иногда и недели, чтобы выбрать момент и завести с нужным тебе человеком откровенный разговор. Порой вся предварительная работа вдруг шла насмарку — или обстановка круто изменилась, или человек заупрямился, а то и не поверил тебе. В лагере достаточно всякой дряни: доносчики, провокаторы, шептуны, — все лезут из кожи, чтобы напасть на след подпольщиков, так как комендант обещает за это золотые горы. В существовании подпольной организации — возможно, не одной — были уверены и комендант, и начальник лагеря, и командиры эсэсовцев: в Бухенвальде, при скоплении десятков тысяч людей, враждебно настроенных к фашизму, организация должна была неизбежно сложиться. Оставалось только найти ее.
Читать дальше