Абдурахман Абсалямов - Вечный человек

Болтовня Поцелуйкина озадачила Назимова. Вечером, дождавшись Отто, Назимов спросил: — Я сильно бредил? Громко? Отто улыбнулся;

— Всяко было. Как в огне горел.

— А этот… Поцелуйкин часто приходил ко мне?

— Санитар? Приходил. А что?..

— Гм!.. — Назимов закусил губу.

— Ладно, не расстраивайтесь, — успокаивал Отто. — Вам вредно волноваться. Еще успеете подумать обо всем.

На следующий день вечером Поцелуйкин опять заявился.

— Думаю, дай-ка схожу проведаю, как до чувствуешь себя, что поделываешь. Ведь один среди чужих. А тут этот староста ваш не пускает в барак, — тараторил Поцелуйкин, беспокойно озираясь по сторонам. — Только когда он ушел, я и проскочил… Есть же такие вредные люди на свете. Сразу видно, что не наш брат русский… — Он подсел к Назимову. — О-о! Ты сегодня совсем молодцом! Вот что значит человек с крепким нутром! Никакой хвори не поддается. Слава богу, теперь-то уж всякому видно: на поправку пошел.

— Вы бы, Поцелуйкин, не шлялись тут, не поминали бога. Он тут ни при чем, да я и неверующий, — нахмурив брови, проговорил Назимов.

Поцелуйкин сделал вид, что не замечает холодности Назимова.

— Если нехристианскому богу веришь, так мусульманскому. Человек не может без веры жить. Какого-нибудь бога все равно выдумывает себе. Опять же мусульмане…

— При чем здесь мусульмане? — насторожился Назимов.

— А всё при том, — блудливо улыбнулся Поцелуйкин. — Имя ты себе любое можешь прицепить — хоть русское, хоть татарское…

— Ошибаешься! — возразил Назимов, начиная понимать, к чему тот клонит.

— Ошибаюсь?.. Хи-хи… — Поцелуйкин даже ткнул пальцем в грудь Назимова. — Ты говоришь — ошибаюсь?..

— Над чем вы смеетесь, точно идиот? — закричал Назимов, выйдя из себя. Он длинно, помянув до седьмого колена всех родственников Поцелуйкина, выругался.

— Вон ты как! — изумленно расширил глаза Поцелуйкин. — Оказывается, умеешь ругаться не хуже рязанского мужика. — Однако того… не хорошо тебе — чаду, воспринявшему обрезание!.. Своими глазами в баке видел.

— Что-о?! — Назимов сжал кулаки, попробовал приподняться. — Вон отсюда, мерзавец!

— Уймись, уймись, — замахал Поцелуйкин руками — Надо же понимать шутки. Если в этой преисподней и шутить перестанешь, останется только с ума спятить от тоски… Я, братец, иной раз люблю этак поперчить, посолить…

В дверях показался Отто. Сейчас же Поцелуйкин исчез, точно его волной смыло.

Что за человек этот Поцелуйкин? Что ему нужно? Отто не может ответить на эти вопросы. Он только покачивает головой и неопределенно причмокивает.

Когда Назимов немного окреп, он сейчас же направился в восьмой блок. У окна, как и раньше, неизменно торчал долговязый мальчишка. Он с улыбкой в глазах встретил Назимова и кивнул на отгороженный угол, где обитал Задонов.

Николай сорвался с места и так крепко обнял Баки, что у того хрустнули ребра.

— Наконец-то! — воскликнул он. — Я готов был волосы на себе рвать…

— Вижу, вижу — ни клочка не осталось, — с насмешкой и упреком ответил Назимов.

— Не говори пустое! Мне было категорически запрещено заходить к тебе.

— Да?.. — Назимов задумался. — Знаешь, оказывается, пока я болел, ко мне то и дело приходил Поцелуйкин… Он знает, что я не русский.

— И, стало быть, готов выдать? — Губы Задонова возмущенно вытянулись. — Вот гад!

— Да я и не принимал его за порядочного человека. Но ко мне заходил также и Кимов.

— Да, да! Он бывал у тебя. Потом и ему запретили.

— Почему?

— Не знаю, Борис. Товарищам виднее.

— Хорошо. У тебя как тут?.. Надеюсь спокойно?

— Абсолютно.

— Тогда выкладывай, что нового?

Задонов сообщил, что в двадцать пятом блоке он подобрал трех отличных парней. Все трое — советские офицеры.

— Фамилии? Задонов назвал.

— Теперь расскажи о каждом в отдельности. Задонов обстоятельно характеризовал каждого.

Баки молчал, что-то прикидывал в уме. Потом с видом человека, принявшего твердое решение, вскинул голову.

— Что ж, неплохо. Но пока не поручай им никакого задания. Проверим хорошенько. А сейчас — до свиданья Мне нужно побывать в тридцатом бараке.

Но в тот день Назимов не смог осуществить свое намерение. Только он вышел на воздух, как ему стало худо: голова закружилась, к горлу подступила тошнота. Он еле добрался до своего барака.

Кимов явился сам.

В бараке было слишком много людей. Нельзя доверяться. Назимов обхватил руками живот, сделал гримасу, давая понять, куда следует идти.