Александр Соколов - Экипаж «черного тюльпана»

Прасковья Ивановна встала и подошла к открытому окну. Ее глаза засветились необычным светом, и этот свет был обращен туда, к дереву с красными кистями, откуда доносился тревожный крик птицы…

Горы были продолжением этого города, приземистые глиняные домишки которого, не найдя места внизу, на равнине, забирались по крутым склонам и лепились там, налезая друг на друга, словно толпящиеся в тесноте люди. Горы год за годом уступали свои каменистые бока пуштунам и таджикам, чарай-макам и хазарейцам, которые строили новые дома так, что их крохотные дворики оказывались на плоских крышах старых. Но до вершин, где даже в конце весны дотаивали в расщелинах языки слежавшегося снега, городу предстояло карабкаться и карабкаться.

Вершины взирали на людей и возведенные ими строения с гордым превосходством: горам было известно, чей век длиннее.

До войны сюда часто заезжали туристы. Им было на что посмотреть: и на высокие каменные столбы, врытые в землю еще Искандером Двурогим, который расставлял их по необъятным границам своих владений; и на высеченную в скале статую Будды, изрядно попорченную временем: память о нашествии Великих Моголов, которых тоже изгнали с этой земли. Был памятник и поновее — полуразрушенная крепость с тремя зубчатыми башнями, возведенная британским экспедиционным корпусом и брошенная англичанами после множества тщетных попыток стать хозяевами этой страны.

…Горы были продолжением этого города, говорящего на многих языках. Но однажды на устах его жителей зазвучало новое слово — «шурави», а через перевал Джабаль-таш ранним утром перевалила, грохоча железом и ревя моторами, колонна мотострелкового полка Ограниченного контингента советских войск.

С той поры минуло уже семь лет…

Полк возвращался с «боевых».

Работавшая в штабе машинистка Эллочка прискакала после обеда в женский модуль, и, узнав эту новость, он мгновенно пробудился после двухнедельной спячки. На обеих половинах хлопали двери, впуская и выпуская до неприличия возбужденных жилиц; мигом образовалась очередь в душевую, а также еще одна — к единственной полковой парикмахерше, рябой Виолетте…

…В ее комнате, которая была одновременно и спальней, и парикмахерской, уже толклось с полдюжины женщин. Грузная, пышногрудая Виолетта, бабий век которой был давно и безвозвратно прожит, держала в зубах дымящуюся сигарету и усаживала в кресло перед большим овальным зеркалом первую клиентку, самую красивую женщину в полку — Эллочку с роскошной гривой длинных каштановых волос.

Дверь комнаты распахнулась, и на пороге появилась еще одна клиентка — официантка офицерской столовой Наталья.

Наталья заискивающе улыбнулась.

— Виолетточка, так я через час подойду?

Виолетта со снисходительным видом кивнула.

— Ладно. Но сегодня стригу без скидки.

Наталья понимающе махнула рукой.

— Само собой. Только ты уж постарайся. Чтобы моему понравилось, ладно?

Она исчезла за дверью, прикрыв ее за собой.

Виолетта окинула многозначительным взглядом женщин, столпившихся в комнате, и криво усмехнулась.

— Зачем ей стрижка? Знаю я ее хахаля-артиллериста. Не успеет приехать — так зенки зальет, что и не разберет, есть у нее волосы на голове или нет!

Женщины заржали так громко, что на окнах задрожали занавески…

…А еще в одной комнате барака, словно не слыша поднявшейся суеты, стояла на коленях перед приколотой к стене бумажной иконкой Богоматери и беззвучно, одними губами, читала молитву похожая на испуганную школьницу худенькая, голубоглазая Аннушка…

В восьмом часу утра, ежеминутно зевая, невыспавшийся и лохматый начальник строевой части — черноволосый крепыш старший лейтенант Чепига — сидел в своем кабинете и перебирал бумаги.

Дверь с треском распахнулась, и в кабинет вошел капитан Корытов. Следом за ним боязливо переступил порог тощий и сутулый начпрод полка лейтенант Маничев, который был выше Корытова на целую голову.