Александр Соколов - Экипаж «черного тюльпана»

Времени было мало. Я забежал к ней снова, изображая улыбчивого бодрячка.

— Сказали, через недельку пойдешь на поправку, стюардесса… мы еще с тобой полетаем… Выздоравливай и не уезжай без меня в Союз. Дождись, хорошо?

— Хорошо, — прошептала она и уткнулась носом в мою шею.

…Со стоянки я отправился к Сухачеву.

— Саша, ты доктор?

— Я так думаю.

— Налей, мне очень плохо.

Саша налил. Я выхватил у него фляжку.

— Нет, старик, ты не понял.

Сухачев покачивал головой, наблюдая, как я наполняю стакан до верха.

От Сухачева я плелся по грязи, ноги в резиновых сапогах скользили и разъезжались. В желудке стало холодно.

Я подставил лицо мелкому дождю и шел, даже не подумав открыть зонтик, засунутый в карман куртки. К Фире я зашел весь промокший, на сапогах налипли комья серой, осклизлой глины. Фира заохала, усаживая меня. Она стянула с меня сапоги, бросила на шею сухое полотенце и захлопотала возле стола, а я смотрел на нее. Неловко разворачивая свое большое тело, Фира, как громадный пароход в гавани, подплыла ко мне со стаканом.

Я не знал, что было в нем, выпил, запил горячим чаем из кружки. Потом еще пил что-то… Потом, обняв Фиру, плакал у нее на груди.

Когда открыл глаза — увидел перед собой лица Юры и Эдика. Они совали мне в нос что-то противное, скорее всего нашатырь. Я лежал на диване у Фиры. Этот диван ей поставили вместо сгоревшей койки. Я попытался подняться, и пространство комнаты закачалось передо мной, заскользило куда-то в сторону…

— Берем под руки, — сказал Юра. На улице я пришел в себя, но ног не чувствовал. Меня положили на кровать, и я услышал, как Влад говорит: «Нажрался, воспитатель…»

Меня словно пружиной подбросило с кровати, я легко преодолел два шага до стула, где сидел Влад, и въехал ему кулаком в щеку, даже не почувствовав ее. Мой штурман отлетел на пол, и я решил, что этого мало, но почувствовал тупой удар в челюсть и сам оказался на полу. Надо мной наклонился Эдик: «Командир, живой?»

— Эдька, я умер, — прошептал я и почувствовал на губах морковный привкус крови. — Завтра летите без меня…

Но без меня они лететь не хотели. В пять утра меня стали тормошить. Кое-как я сел на кровати.

— Я никогда отсюда не выйду, хоть убейте! — заявил я, но ребята подхватили меня на руки и понесли в умывальник.

— Что вы делаете, варвары? — орал я, но они вылили на меня ведро. В комнате Юра молча кинул на кровать сухую тельняшку и трусы. У меня стучали зубы.

До самолета я кое-как дошел, но здесь опять упал на матрац. Пока шла подготовка, я спал. Проснулся от жажды, подошел к стойке с термосами, где была вода. Схватил кружку, но от нее разило спиртом. В кружке — спирт. Я долил туда воды и проглотил потеплевшую смесь. Сейчас перестанут стучать по черепу эти молоточки. Еще чуть-чуть водички… Вот, в самый раз. Подгребаем к матрацу… Юра получит сейчас разрешение, сам взлетит, сам и сядет. Я его научил всему. Он светлая голова, честный парень. Пусть летает, надо сказать Санникову, чтобы перевел его на должность командира…

Проснулся я уже в воздухе. В грузовой кабине тепло, мерно гудели двигатели, разгребая воздух лопастями. Игорь валялся на матраце в конце отсека с наушниками на голове.

Я подошел к кабине посмотреть, где техник спрятал канистру. Еще чуть-чуть, самую малость — и завяжем. Дверь открылась, вышел Эдик:

— Что, командир, канистру потерял?

— Все потерял, Эдька…

— Не переживай, сейчас плеснем…

— Как там Юра?

— Не волнуйся, справится.

Трясущимися руками я подставил кружку…

Три дня прошли как в тумане. На четвертый день я побежал к Санникову: «Или дайте мне неделю отпуска в Ташкент, или сопьюсь».

— Подожди, Леня, пару дней. Командир бросается на всех. Обстановка сложная.

Что оставалось делать? Крикнуть во всю глотку, заорать так, чтоб услышали все? Упасть на дворец Амина?

Запустить самолет и вырулить на нем для меня труда не составит. Я почувствовал: мне не страшно расстаться с этим миром, мне страшно жить в нем обугленным поленом. Если я потеряю Аню — я сделаю это…

Раскаленная за день «душманская сковорода» прячется за цепью западных гор. Словно прогоревшей заслонкой закрыта печь — сквозь дыры полыхает малиновый отсвет, раскрашивая лазурь неба. Когда эти картинки, наконец, станут вчерашним сном, куда незаметно улетело время, проваливаясь в черную пропасть беспамятства? Несколько дней назад я увидел впервые цветной сон. Был поражен реальным ощущением цвета: плыл в море, разгребая руками зеленоватые волны, потом нырнул… Здесь, на глубине, меня окружала вода, голубая до ослепления, накрытая сверху синевой, как пленкой… Живу ли я или сплю, пытаясь проснуться, отряхнуть с плеч кем-то навязанную мне жизнь?