Андрей Дугинец - Искры под пеплом

Было без десяти шестнадцать, когда на немецкой стороне заметили сигнализацию зеркальцем с осажденного острова. Немец, наблюдавший за островом, понял, что зеркальце поблескивает с определенной закономерностью. И догадался, что это азбука Морзе. Он доложил начальству, и вскоре в его окоп прибежал ефрейтор, который стал записывать то, что сигнализировало зеркальце.

Кто-то из партизан сообщал, что он втайне от своего начальства хочет вступить в сговор с немцами, ели они потом сохранят ему жизнь. В знак того, что сигнал его получен, он просил ровно в шестнадцать вместо обычного «Русские солдаты» сказать по радио:

«Партизаны».

Так и получилось. В шестнадцать ноль-ноль с немецкой точностью заговорило радио.

— Партизаны! Мы боимся за судьбу вашего раненого товарища. Ведь у вас никаких медикаментов. Немедленно решайте вопрос о переходе к нам, и мы спасем вашего больного, а вас сытно накормим.

«Когда птичку ловят, ей ласково поют», — с хитрой улыбкой прошептал Михаил.

Немцы уговаривали, ублажали, грозили.

А зеркальце сообщало:

«Не верьте брехне нашего политрука. Раненого мы не оперировали. Политрук просто тянет время, не хочет, чтоб мы сдавались живьем. А мы вторые сутки голодны. Просим, поддержите нас пулеметным огнем. Мы с ним расправимся сегодня ночью, восстановим кладку и перейдем к вам. Сигналом будет костер, который мы зажжем в два часа ночи. Ударьте по костру. Согласие сигнализируйте по радио словами: „завтра вы умрете от голода“».

Немцы оперативно вставили эти слова пароля в конец своего выступления по радио. И, видимо, для острастки дали несколько пулеметных очередей в сторону острова, но на этот раз стреляли выше обычного.

Михаил пришел к Стародубу и с веселой улыбкой вернул ему серебряный портсигар с никелированной внутри, зеркально чистой крышкой.

— Ну? Поверили? — так и рванулся раненый.

— Кажется, клюнуло, — сверкнув белым зубом, улыбнулся Михаил.

После жаркого дня туман над болотами поднялся сразу же, как зашло солнце. И партизаны тут же поволокли первый щит на болото. Впереди на «лыжах» шли земляки-вологодцы. Когда положили первый плетень и понесли по нему второй, оказалось, что плетень хорошо держит человека, идущего даже с тяжестью. Значит, носилки с раненым пройдут!

В двенадцать часов двое самых сильных, хотя и неравных ростом, Михаил и Ефим, уже несли раненого на двух длинных палках, выстроганных из жердей, что были на кладках. Рассчитали, что чем длиннее носилки и чем дальше друг от друга идут бойцы, несущие их, тем меньше вдавливается плетеная дорога.

К тому времени, когда на острове должен был вспыхнуть костер, сигнал для немцев, Михаил снял пулеметчика с поста, и последними они покинули остров. С огромным, правда, трудом им все-таки удалось утащить первый щит на болото, чтобы в случае погон и немцы не смогли сразу же пойти по дороге, построенной партизанами.

Светало, небо на востоке прохладно зеленело, когда отряд дошел до конца незнакомого острова и остановился возле речушки.

— Кто умеет плавать, огребаясь ногами, а руками держать тяжесть? — спросил Михаил.

Таких оказалось трое, а сам он четвертый.

— Вчетвером не сумеем вплавь перенести носилки так, чтобы не намочить Сергея Петровича, — огорченно заметил он.

— Сумеем! Волоком, — вызвался Ефим. — Если носилкам привязать веревку и одному тащить с другого берега, то достаточно пловцам только немного поднимать снизу носилки, и они поскользят, как лодка.

Веревку вязали из ремней, рубашек, портянок. Близкая свобода делала людей сильными, находчивыми, решительными. Наконец все разделись и пошли в воду, держа одежду над собой.

Вскоре и речка осталась позади, так же как и остров, и болото с немцами на берегу, которые в конце концов подняли ураганную стрельбу. Партизаны вошли в сухой смешанный лес, где было тихо и, казалось, даже тепло. Посмотрели друг на друга и молча обнялись. Гулко билось сердце. Одно сильное, мужественное сердце партизанского отряда. Стародуб посмотрел на своих друзей и пальцем подозвал их всех.

— Спасибо. Всем выношу благодарность от имени командования сто семьдесят шестого полка, — тихо и торжественно сказал он.

Миша недоуменно посмотрел на командира.

— Не думай, Миша, что у меня жар и бред, нет, — продолжал Стародуб. — Вы сейчас спасли и себя, и меня, и знамя нашего полка. — Он повернул голову и умоляюще посмотрел на Михаила. — Прости Миша, что я не сказал тебе сразу, но нам с тобой было не до того. А теперь скажу всем: знамя моего полка спрятано в окопах Быхова, где перед войной стоял наш полк.