В. Подзимек - На всю жизнь (повести)

День выдался напряженный, и домой я вернулся позднее, чем обычно. Петя и Павлик уже спали. Ребята стали хорошими крепышами, так что детские кроватки им были уже тесны. Они спали с выражением детской невинности на лицах, и я с обидой и жалостью осознал, что лучше всего знаю, какие они во сне.

Лида что-то исправляла в тетрадях и казалась неприступной. Через минуту она негромко вздохнула и красной ручкой стала делать исправления в тексте. И чем больше становилось красных пометок, тем яснее на ее лице можно было увидеть выражение упорства.

Я знал, что во время этого занятия Лиду не стоит беспокоить, а потому лишь слегка поцеловал ее в волосы. На мгновение суровое выражение исчезло с ее лица, но только на мгновение. Я направился на кухню и стал исследовать холодильник. Там я нашел сосиски.

— Выражаются, как писатели, ошибок, что грибов в лесу! — внезапно нарушила тишину Лида. Это означало, что на сегодня она свою работу закончила. — Свари на мою долю сосиску, с обеда у меня во рту ни крошки не было. — Внезапно она оказалась около меня. — Ну-ка дай я сама разогрею! — Этим она выразила недоверие к моим кулинарным способностям.

Мы принялись за поздний ужин, и я уже собирался изложить сегодняшнее происшествие, касающееся футболиста Гоштялека. Но Лида не дала мне этой возможности.

— Я сегодня пригласила в школу родителей Моники Урбанковой, — сообщила она без всякого вступления. — Это был фокус!

— Моника Урбанкова… — попытался я вспомнить. — Самая умная девочка в твоем классе, да? — Я постарался показать, что меня действительно заинтересовал рассказ жены.

— Да, она. Я заметила, что у нее нет дневника. Причем в нем были одни благодарности. Когда я каждое утро спрашивала ее, принесла ли она дневник, она отвечала, что забыла. Я вызвала ее родителей. Пришла мать. Отец, как директор ресторана второго разряда, разумеется, стоит выше таких мелочей… И знаешь, что они сделали с этим дневником? Дома во время одного из празднеств они облили его красным вином, а Моника отказалась в таком виде нести дневник в школу. Родители несколько дней искали химика, чтобы привести дневник в первоначальный вид. Химик заявил, что они могут не волноваться — дневник будет как новый. В качестве залога он сразу взял бутылку коньяка. Но то ли день был невезучий, то ли химик на самом деле не был специалистом… Во всяком случае, в результате его вмешательства от дневника осталась только одна половина, и то чрезвычайно неразборчивая.

— И что же ты сделала? — поинтересовался я.

— Немного поговорила с матерью по душам.

— Некоторые родители не заботятся о своих детях, а нам приходится это исправлять. Тебе — в школе, а мне — в армии, — заявил я.

— Заведующая детским садом сегодня мне тоже сказала, что некоторые родители не заботятся о своих детях… Говорит, что наши дети в садике дерутся, употребляют нехорошие слова, и она подозревает, что это они разбили окно. И еще она спросила, почему их из садика всегда забираю я. Она была бы рада познакомиться и с папой. Наверное, она сомневается, есть ли вообще у меня муж.

— В субботу я поговорю с детьми по душам, а на следующей неделе сам заберу их из садика, — решительно заявил я в ответ.

— Да тебе все равно что-нибудь помешает, — вздохнула Лида и слегка прижалась ко мне. Действительно слегка, чтобы я не истолковал это как-нибудь по-другому. Было уже поздно, а утром нам обоим предстояло рано вставать.

Надпоручик Ванечек пришел ко мне с делами замполита, как только определил, что я уже чуть-чуть осмотрелся. Главным вопросом было состояние политзанятий личного состава и прапорщиков. Надпоручик рассказал мне об организации групп политзанятий, охарактеризовал некоторых руководителей, остановился на отдельных темах, изучение которых представляло для воинов наибольшие трудности, а также дал мне ряд полезных советов.

Закончив, он спросил, есть ли у меня несколько минут свободного времени.

— Вы политработник и должны знать, почему я всегда спешу домой вместе со служащими после окончания рабочего дня.

Я кивнул, давая понять, что мне не метало бы это знать.

— Со мной случилось страшное несчастье. Я оставил двух детей без матери, — сказал он после некоторого колебания с заметной горечью в голосе.

Я не знал, как на это реагировать. Мне хотелось сказать что-то такое, что могло бы успокоить его, мысленно подыскивая слова утешения. Но вместо этого я сумел только невнятно выговорить: