В. Подзимек - На всю жизнь (повести)

— Здесь есть одно «но», — произнес подполковник Томашек, пытаясь осторожно согнуть вытянутую ногу.

Должен сознаться, что в начале моего секретарства такое положение его ноги мне мешало. Потом я сообразил, что решающим является не то, как человек сидит, а то, что говорит и как выступает, а он и говорил и выступал почти всегда мудро. Почти — означает, что не всегда, но и в тех случаях, когда он ошибался и его переубеждали, он никогда не обижался. Так его вытянутая нога постепенно перестала мне мешать.

Мы вопросительно посмотрели на Томашека, не догадываясь, что скрывается под этим «но».

— Вы хотите указать ему на проступки, относящиеся к прошлому. Например, посещение кафе с солдатами. Насколько я знаю, он от этого уже отказался. Не знаю, как вы, а я по своему опыту знаю, что ничто так не обижает человека, как бесконечная ссылка на его недостатки, от которых он уже избавился.

Мы согласились с подполковником Томашеком и критически взглянули на «грехи» Красы. Их количество значительно уменьшилось. Немного раздосадованные этим, мы пригласили Красу войти.

Не знаю, заметили ли это и остальные присутствующие, но у меня сложилось впечатление, что надпоручик, вошедший в комнату заседаний и попытавшийся изобразить что-то вроде уставного доклада, был вовсе не Краса. Куда подевались его самоуверенность, гордая посадка головы и выражение лица, на котором можно прочесть, что ему до окружающих нет никакого дела?

После предложения сесть он устроился на самом краешке стула в позе обвиняемого, готового выслушать приговор.

К моим словам о том, что мы рады видеть его на заседании партийного комитета, он отнесся с некоторым недоверием, ожидая; что это только сладкие слова для начала.

— Мы пригласили тебя, товарищ Краса… — начал я, как обычно, и вдруг понял, что не знаю, о чем говорить дальше.

— Я знаю, у меня столько недостатков, сколько грибов в лесу, — заявил он, как только я замолчал.

— Нельзя сказать, как грибов в лесу, но, чтобы ты стал настоящим кандидатом в члены партии, тебе надо будет кое-что улучшить, — выдавил я из себя и просительно посмотрел на Индру — теперь была его очередь говорить.

Индра, казалось, не заметил моего взгляда, чем страшно меня подвел. Я попробовал найти поддержку у остальных членов комитета, но напрасно. Все уставились в пол.

— Однажды я тебе сказал, что вам надо бы постараться сделать свою роту отличной, а ты мне ответил, что твоя рота уже давно отличная, только никто не хочет это признавать, — схватился я за первую пришедшую мне в голову мысль, как утопающий хватается за соломинку. А про себя подумал, что это именно то, что нужно. Краса сейчас согласится, и мы сможем его покритиковать за манию величия, просмотр недостатков и многое другое. Но он не согласился.

— Бывает, что я переусердствую и преувеличиваю, — сказал он. — Я знаю, что моя рота — не подарок, но меня очень обижает, что за это меня никто не ругает. Как я завидую Моутелику, когда ему достается от командира батальона за недостатки, когда товарищ секретарь помогает ему решить семейные проблемы, когда Логницкого хвалят и ставят в пример за то, что в моей роте уже давно сделано, или когда Броусил получает выговор за неисправность машины…

Вокруг меня ходят на цыпочках. Если я сделаю что-либо хорошее — как будто это так и должно быть… Если что-либо провалю — этого никто не замечает. Поверьте мне, товарищи, нет ничего хуже, чем когда вокруг тебя ходят на цыпочках… Я сказал себе, что так этого не оставлю, я должен обратить на себя внимание. В хорошем или в плохом, но должен. И заработать или благодарность, или выговор. Или и то и другое сразу, что было бы лучшим вариантом. В противном случае у человека создается впечатление, что он никого не интересует, даже если встает на голову во время торжественного построения полка. Поэтому я иногда совершал такие поступки, которых в нормальных условиях никогда бы себе не позволил…

Выступление надпоручика Красы меня разочаровало. Тем более теперь необходимо побеседовать с ним по душам, рассудил я.

Я снова взглядом попросил членов комитета о помощи. Но никто даже не подал виду, что хотел бы поговорить с Красой по душам. Только сейчас я осознал, что рассчитывать на это мне не приходится, потому что все сидящие здесь, включая Индру, восхищаются Красой за то, что он свой парень, а если и зазнается, то в большинстве случаев бывает из-за чего; потому что подчиненные уважают его за то, что если он возьмет автомат или начнет стрелять из пулемета, то отстреляется ничуть не хуже командира батальона, а это кое-что значит. И что те солдаты, которые на проверке политических занятий поднимают левую руку, знают не меньше тех, которые в других ротах считаются отличниками.