Николай Осинин - Через все преграды

— Сейчас не до ученья. А думаешь, фашисты оставят что, когда отступать будут? Вон в Дятлине все начисто!..

— Это мы и без тебя знаем, — сердито перебил Тимофей. — Спалим, что комар носа не подточит: как будто само загорелось.

— Да-а, а если они — без разбора? Шарахнут по деревне из пулеметов — и все.

— Раскаркался — шарахнут! шарахнут! — набросился на него Никита. — Трусишь — не лезь, а нам не мешай!

На сторону Гриши Деревянкина неожиданно встал Сергей:

— Гриша прав, — сказал он, — фрицев в деревне трогать нельзя.

Деревенские ребята, знавшие его храбрость, удивленно смолкли.

— Как это? — немного погодя спросил Тимофей. Он особенно недоумевал: еще вчера, сразу после приезда гитлеровцев в Березовку, Сергей сам завел с ним разговор об уничтожении школы, а сегодня — выступил против.

— Надежда Яковлевна приказала: не затевать ничего, — тихо промолвил Сергей.

Несколько человек сразу недовольно загалдели.

— Известное дело — женщины, — сказал Тимофей, — что они другое могут сказать? Конечно, во всем нужна осторожность — это мы понимаем. Но сидеть сложа руки — ничего не высидишь!

Сергей замялся. Он был в затруднении: как объяснить друзьям, не рассказывая им о ночном разговоре партизан с учительницей, что немцев в деревне сейчас трогать не следует?

Вдруг в избу влетела запыхавшаяся Тимофеева сестренка.

— Ой, ребяточки! — крикнула она, прижимая руки к груди, — немцы-то около школы весь лес начисто валят!

Мальчуганы выскочили на улицу. С пригорка школьный парк виден был как на ладони.

— Смотрите, смотрите, падает!..

Сережа увидел, как верхушка одного дерева медленно поплыла в сторону и скрылась среди соседних вершин. Спустя несколько мгновений до детей донесся глухой протяжный шум, похожий на тяжелый вздох…

— Тополь, что у школьного крыльца рос, — угрюмо определил Тимофей.

— А вот опять!..

— Это дуб, под которым беседка стояла.

— Липы на главной дорожке режут! — со слезами восклицала девочка, глядя, как одно за другим валились вековые деревья.

Лица у ребят были такие, как будто там, возле школы, гибли не тополя, дубы и липы, а живые люди.

— Вот паразиты, — произнес Никита, кусая губы, — чтобы такой парк вырастить, двести лет надо.

Стоявший рядом с ним Сережа вздохнул:

— Из-за трусости фашисты готовы весь мир истребить.

— Теперь и нашим яблонькам конец, — тихо промолвил Гриша Деревянкин, ни к кому не обращаясь. — Хоть бы черенки для привоя остались. Там же сорта какие! Из Мичуринского питомника.

— И чтобы я тех курощупов терпел! — крикнул Тимофей, бледнея. Деревенские ребята дружно поддержали своего вожака.

Сергей не стал спорить. Незаметно он отвел Тимофея в сторону и зашептал что-то ему на ухо…

В районе Калинина контратакующие советские части подобрали двух женщин. Обе были до того истощены и измучены, что едва могли двигаться.

— Отправить их в санбат, — приказал командир подразделения.

Но женщины запротестовали:

— Нет, нет, отведите нас в штаб. Нам надо кое-что сообщить: мы были в тылу у врага, многое видели.

В штабе дивизии начальник разведотдела, выслушав их, сказал:

— Многое из того, что вы сообщили, мы уже знаем. Но вот о военных складах противника у Осташкова нам ничего не было известно. Это важные сведения, спасибо.

Когда беседа закончилась, старшая из женщин обратилась к нему:

— Товарищ подполковник, у нас к вам одна личная просьба.

— Да, пожалуйста.

— Не можете ли вы нам сказать, где находится полк майора Пахомова?

Подполковник внимательно посмотрел в измученные бледные лица женщин, на которых живыми казались только одни глаза, и отрицательно покачал головой:

— Нет. Не имею права сказать, где он сейчас.

— Тогда помогите нам устроиться в любую воинскую часть. Мы хотим остаться в армии.

— Пока что и вам, товарищ Исаева, и вам, товарищ Пахомова, подходит только одна воинская часть: санбат.

В землянке, ярко освещенной голубоватым пламенем карбидной лампы, глухо стуча деревяшкой самодельного протеза, ходил мужчина. Меховая жилетка, надетая поверх гимнастерки, туго облегала его крупную, тяжелую фигуру. Широкий изогнутый шрам стягивал морщины на лбу и круто поднимал густую изломанную бровь с белым, будто седым, клочком волос в середине. Это был майор Пахомов.

Кроме него, в землянке находилось двое: Федор Иванович Беляев и бородатый старик в бушлате. Беляев и старик сидели за столом. Перед ними лежали сухари, стояла раскрытая банка гороховых консервов и две кружки с остывшим кипятком.