Николай Осинин - Через все преграды

После ужина Сережа сразу ушел на сеновал. На душе у него было скверно, пусто, тоскливо, как бывает, когда поздней осенью случается одному попасть в незнакомый глухой лес. Голые деревья шумят от ветра, кругом ни души, сыро, неуютно, холодно. Сегодняшний случай показал, как далеки и враждебны к нему те люди, среди которых он вынужден жить. Впрочем, нет, он не собирается тут жить, ни за что! Ему только бы узнать о товарищах, узнать во что бы то ни стало, а тогда уж они вместе решат, что им делать.

С мыслями о друзьях, о совместном с ними побеге к своим, о борьбе против проклятых фашистов он и уснул.

На следующее утро Сережу подняли до восхода солнца. Петр подал ему длинный кнут, помог выгнать стадо в поле, и с этого дня он стал пастухом.

Работа эта оказалась совсем не такой легкой, как почему-то представлялось раньше. Особенно памятен был ему первый день. С утра проголодавшаяся за ночь скотина паслась хорошо; но как только солнце припекло, просохла трава, появились оводы — началось настоящее мученье.

Даже в крепком, кулацком хозяйстве Рейнсонов поле, где пасли скот, по площади не превышало трех гектаров. Трава в середине этого участка была съедена и вытоптана, коровы упрямо тянулись к краям. Как сумасшедший носился Сережа от одного конца поля к другому.

— Назад! Назад, Черная! — беспрестанно кричал он на коров. — Куда? Куда? Назад!..

Едва он отгонял на середину поля одних, как другие с противоположной стороны оказывались в посевах. Только заворачивал от овса — эти уже в клевере. А там телята и овцы скрылись за кустами — надо за ними бежать.

Больше всех пастуху досаждала зловредная невысокая корова-первотелок по кличке Пестрая. Бегала она быстрей лошади. Другие коровы подбирались к посевам осторожно, как бы невзначай, а Пестрая шла туда нахально, не нагибая далее головы к траве. Выгоняли ее из овса — она бежала в клевер; с клевера — в гречиху. Несколько раз неопытный пастух пытался отлупить ее палкой. Но разве Пеструю догонишь! А длинный бич, которым так ловко действовал Петр, в неумелых руках был страшен не скотине, а самому пастуху. Мальчик до крови рассек себе правое ухо и бросил бич, предпочитая швырять в коров камнями и палками.

К полудню Сережа, еще не окрепший от недавней голодовки, выбился из сил. Пестрая, как будто понимая, совсем обнаглела. Подняв хвост, она галопом понеслась к кустам, с полпути завернула к усадьбе.

Был уже полдень. Собрав кое-как скотину, Сережа погнал стадо к дому с твердым намерением отказаться от этой адской работы.

— Пусть что хотят! Не буду больше пасти! — глотая слезы, с озлоблением шептал он. — Убегу! Сегодня же ночью убегу! Пусть! Все равно… Вот только бы со своими ребятами повидаться!

Дома Пестрая, поломав изгородь, забралась в огород, и пока ее заметила хозяйка, успела покончить с грядкой брюквы и с десятком вилков капусты.

Навстречу пастуху бежала Мария. Она сердито кричала что-то, должно быть, ругая, и глаза ее сверкали в эту минуту, как у хорька.

Сережа рассвирепел!

— Прочь отсюда, пока я тебя поленом не огрел! — заорал он на нее таким голосом, что девочка сразу остановилась. — Ты еще будешь указывать! Сами пасите, с меня хватит!

Напуганная Мария с плачем бросилась назад.

— Иди жалуйся! — продолжал бушевать Сергей. — Испугался я вас, кулаков проклятых, как же!..

Он загнал коров в огороженный за баней лесок и упал возле ворот, разбитый и обессилевший. Вспомнил мать, отца, бабушку, друзей. Слезы постепенно успокоили его. Уткнувшись головой в траву, он лежал с закрытыми глазами.

Жгло солнце. По небу бродило несколько пухлых ленивых облаков. Рядом шелестела трепетная листва осинника. С полей доносилась трель жаворонка, ровная, монотонная, как звон ручейка в камнях:

— Рли-и-ли-рли-ли-рли-ли-ли-рли…

Под звон этой песни и баюкающий шелест листьев перед мысленным взором Сережи го мелькал знакомый дедушкин домик в Вязьме: «Эх, хорошо бы сейчас там быть!», то вставали дымящиеся трубы заводов. Мелькнула целая толпа приятелей. Инна с прижавшейся к ней Наташей… «А где же остальные?» — «Идем, сейчас покажу», — говорит старик Яков. Он открывает дверь. Слышен визг железа. Машина, вроде комбайна, поворачивается. Внутри ее знакомые женщины. Они кричат что-то, но слов не разобрать. Только повизгивает железо: цыв-дзык, цыв-дзык. От машины — жар. Надо спасать людей, а Яков, открывая желтозубый рот, хватает за руку.

— Прочь! — толкает его Сергей и в ужасе просыпается.