Леонид Золотарев - Люди без имени

Беляев, придерживаясь за перила, попятился назад и почувствовал, как ноги его подкашиваются. Он сел на ступеньку крыльца и горько заплакал.

— Бедное дитя! Моя дочь — единственная надежда в жизни — хочет пожертвовать своим благополучием ради меня… В моей жизни остались считанные дни и задержка дочери в чужой стране слишком большая жертва.

Вечерняя прохлада придала ему бодрости. Он постепенно успокоился и вспомнил, что пришел проститься.

— Зачем я сижу здесь? Мне пора домой. Я не имею права держать ее здесь. Если она останется, то вечно будет жить с думами о родине, и разлука с сыном подорвет ее здоровье… она умрет от туберкулеза, как мать.

Павел приподнялся, посмотрел на дом, в окне которого тускло светилась керосиновая лампа, и быстро пошел. Улица была пуста. Ни одного пешехода, ни одной машины, словно все вымерло. Вскоре поравнялся со зданием, где размещалась союзно-контрольная комиссия. Павел прошелся вдоль дома несколько раз взад и вперед, потом перешел улицу и остановился напротив.

— Вот от кого зависит моя судьба! — сказал Беляев, показывая пальцем на окно… — Пойду, расскажу…

Там меня поймут! Мои муки в изгнании разбудят их сердце. Мне разрешат вместе с дочерью вернуться на родину…

Но зайти Павел не решился по своей трусости из-за прошлого. Ушел к себе домой, быстро разделся, лег в постель и предался мечтам. Перед его глазами стоял дом, откуда сквозь большие окна лился на улицу теплый матовый свет и манил Беляева к себе. Когда проснулся, пред ним не было приятного видения, ни залитого светом большого зала, а были грязные стены своей комнаты, усеянные тараканами, да горькое разочарование на душе. Чтобы не думать о завтрашнем дне, дочери, будущем, Беляев оделся и вышел на улицу. Было не больше 4-х часов утра. С моря тянуло прохладой. Хмурые тучи нависли над городом и лениво плыли по небу. Павел приподнял воротник шинели, застегнулся на все пуговицы и, не спеша, пошел, думая о виденном приятном сне.

Весь день Беляев скитался по улицам, не решаясь зайти в союзно-контрольную комиссию, а стрелки часов упорно приближались к шести — времени отхода поезда, который навсегда увезет его дочь из чужой страны.

— Она не поедет, пока я жив, — вспомнил Беляев. — Через два часа объявят посадку. Она, не дождавшись меня, забеспокоится и отложит поездку…

Зачем? Кому это нужно? Убедить ее нельзя. Разве уехать самому? Но куда? В Америку? В Швецию? А разве там будет лучше, чем здесь?

Рассуждая и не находя выхода из создавшегося положения, Беляев дошел до базара. Там толпились люди. Одни продавали, другие покупали, третьи просто высматривали: нельзя ли воспользоваться трудным положением и свою тяжесть в жизни переложить на другого, пусть для этого пришлось бы пойти на обман или воровство. Было там множество гадалок, которые на картах, на руке, на всевозможных побрякушках предвещали всем долго жить и хорошее будущее. Самой большой репутацией среди них пользовался инвалид с попугаем. Возле него вечно толпились люди.

— Пойду, возможно, куплю хлеба, а заодно и погадаю, — сказал Беляев, стараясь вспомнить, сколько у него осталось денег.

Около ворот сидело несколько нищих, прося милостыню. Они хватали за полы пальто прохожих и жалобно просили: — Пожертвуйте калеке, потерявшему здоровье на фронте!

Беляев вырвал полу шинели и быстро прошел в ворота.

— Я хуже нищего! Мне, если доведется, никто не подаст, — подумал Беляев. Тем не менее, заметив юношу без ног, который пристроился на урне для мусора, и держал на вытянутых костылях шапку, балансируя телом, чтобы не упасть. Беляев смягчился и бросил пятьдесят марок. Нищий костылями подбросил шапку вверх, и она ладно села на голову. Беляев удивился ловкости безногого и остановился.

— Дай еще бумажку — повторю! — сказал нищий, заметив, что прохожего это заинтересовало.

— Хватит, — ответил Беляев.

Безногий отвернулся и стал разговаривать со своими друзьями.

— Тойно, везет тебе сегодня, — сказал оборванный нищий, сидевший ближе всех к безногому юноше.

— Мне всю жизнь везло, — ответил тот, кого назвали Тойно, — Вам оторвало по одной ноге, а мне сразу две.

Беляев подошел к месту, где обычно стоял продавец счастья с попугаем. Он был на своем месте и как обычно, держал клетку на перекинутом через плечо ремне, но попугая не было.

— Кто желает вытянуть счастье? Пять марок! — гнусавым голосом кричал продавец. — Планета счастья! Сущая правда… Только пять марок…