Владимир Першанин - Морпехи против «белых волков» Гитлера

– Прибери их, Господь.

У фельдшера спрашивали:

– Что там в вашей живодерне творится? Ноги кому-то пилят?

– Морякам кишки мазутом сожгло. Мучаются страшно, и помочь ничем нельзя.

– Эх, и служба у них, — посочувствовал Шишкин. — Легче от пули умереть, чем такие муки принимать.

– И мы не застрахованы, — вздохнул Чеховских. — Продырявят баркас среди мазута, нахлебаемся вволю и три дня подыхать будем.

– Лучше застрелиться.

– Не у каждого смелости хватит, да и как в воде застрелишься?

Невеселые разговоры. Тоскливые. Радоваться нечему. Кругом фрицы напирают, а если появляются в небе самолеты, то немецкие. Куда наши делись? Неужели всех посбивали?

Выжившие, четверо моряков, собирались кучкой на солнышке. Десантники приносили им сахар, табак, иногда спирт. С сочувствием слушали о злоключениях.

– Лотерея, — рассуждал пожилой кочегар. — Нам такие мучения и не снились. Кроме всего прочего, снаряды везли. Если бы сдетонировали, мы бы и ахнуть не успели, а торпеда в бункер с нефтью шарахнула. Нас в шлюпке десять человек оказалось. Через огонь плыли, кожа на лице от жара шипит, а тут одно весло лопнуло. Пока другое вставляли, человек руки до костей сжег. Двое особенно сильно страдали. Лейтенанту-артиллеристу глаза выжгло. Он говорит: «Чего мучиться зря?» И пальнул себе в висок. Мы у него хотели наган забрать, но не успели, он его намертво в руке зажал, с ним вместе ко дну пошел. Потом еще один умер, тоже сильно страдал и наган просил.

– Мы лейтенанта за это ругали, — вмешался шкет лет семнадцати. — О нас не подумал, без оружия оставил.

– Ой, не мели ты чушь, Валька! Благодари Бога, что выжил. Наганом воевать собрался.

– Восемь дней плыли. Однажды военный корабль близко прошел, но в тумане нас не заметил. Волнами как начало швырять, едва не перевернуло. Самолеты немецкие два раза пролетали, мы легли и не шевелимся. За мертвых, видать, приняли.

Морячкам сочувствовали, а те вздыхали:

– Немец Ростов взял, на Кавказ идет, войне конца не видно. Недельки две-три позагораем и снова в море.

Отряд укрупнили, создали два новых взвода. Одним командовал сапер Костя Веселков, другим — лейтенант Степан Осокин из батальона морской пехоты. Получилась полноценная рота, да еще специального назначения. Маркину присвоили звание «капитан-лейтенант», и он с гордостью поменял нашивки и потребовал у политрука навести порядок с формой одежды. Однажды, подвыпив, пообещал Фатееву:

– Взвод разведки думаю сколотить. Потянешь взводным?

– Пустые разговоры, Васильич, — отмахнулся помудревший за последнее время Славка. — Кто меня с тремя классами утвердит?

– Если нажму, где надо, утвердят! Думаешь, у меня авторитета мало?

– До краев и выше, — огрызнулся Фатеев, в котором прорывалась прежняя ненужная дерзость.

И пошел по своим делам. Но капитан-лейтенант Маркин уже завелся. Как же, командир отдельной роты, на правах комбата.

– Куда пошел? Стоять.

– Ну, стою, — встал, как положено, Фатеев.

– Много берешь на себя. Борзеешь. Понял?

– Так точно.

– Девку завел. Шляешься с ней, вместо того чтобы с личным составом заниматься. Мне анархисты не нужны. Думаешь, замену не найду?

– Конечно, найдете. Я и ростом для командира разведки не вышел. Вон, Коломеец, гренадер и семь классов образования.

Леонида Коломейца взяли в разведку по распоряжению Маркина. Крепкий, грамотный парень, даже по-немецки немного понимает. Маркин, не слишком вникая в законы разведки, не знал простой вещи — в разведчики берут только добровольцев.

Коломеец был трусоват, это выяснилось в отделении, на первом же занятии. Он испуганно шарахнулся от деревянного ножа, которым отрабатывали приемы, учились отбивать вражеские удары.

– Ты от ножа не бегай, — учил новичка татарин Салиев, служивший в отряде с самого начала и переведенный недавно в разведку. — Лезвие в мясо, как в снег, входит. Не успеешь опомниться, и ты на вертеле…

И смеялся. Такой вот юмор был у Усмана Салиева, смешливого, смелого парня, на которого Фатеев надеялся, как на себя. А Коломеец этого юмора пугался. Он вообще был весь напуганный.

Еще весной бомба с «Юнкерса» рванула на палубе тральщика. У кормовой трехдюймовки ползали с оторванными ногами-руками комендор и наводчик. Все залило кровью, заряжающий, скользя, тащил к орудию очередной снаряд. Пушка, как и положено, продолжала стрелять, а Коломеец, по штату подносчик боеприпасов, скорчившись, лежал в стороне, оцепеневший от страха. Ожидал, когда ахнет новая бомба, и тогда ему точно каюк.