Анджей Мулярчик - Катынь. Post mortem

Каждую ночь я встречаю вас во сне. И пусть я тоже приду к вам во сне, прежде чем мы встретимся наяву. Не волнуйтесь. Время встречи настанет. Где бы я ни был, я всегда с вами…

Вероника заканчивает мысленно этот текст, написанный в первой половине ХХ века. Теперь, спустя более полувека, уже только она может его помнить. Когда-то профессор сказал ей, что для археолога полвека значат столько, сколько для мотылька значит одна минута.

Она уже завершает свое путешествие, которое на самом деле не закончится никогда. Оно совершается в глубь времени, которое когда-то для столь многих остановилось в этом месте.

Она у ворот. Ворот куда? В лес? В вечность? В пустоту? Ей не надо заглядывать в записи отца. Она наизусть помнит две последние записи: Нас привезли в лес. Что-то вроде дачной местности…

Начинается лес. Стволы сосен рассеивают солнечный свет. Она минует православный крест. Здесь символическая могила в память о 500 убитых русских солдатах. Убитых, но кем? Об этом ни слова. Может, она спросит того священника, что стоит перед крестом и крестится широким жестом. Рыжие волосы опадают на черную рясу. Вероника вынимает фотоаппарат, делает снимок. Священник подозрительно посмотрел в ее сторону и продолжил молитву.

Она идет по дорожке, ведущей к поляне. Оглядывается вокруг. Это не тот лес, который увидел отец, когда его сюда привезли.

Как их сюда довезли? По сколько человек загружали в тюремные машины? Теперь она уже знает, что черный ворон выглядел именно так, как назывался: черная птица смерти. Их сгрудили, втиснули в клетки и так везли. Он был в том полушубке. До той самой минуты, которая запечатлена в его ежедневнике: З абрали мой полушубок. Обыск. Обручальное кольцо не нашли. У меня отобрали поясной ремень и часы. На часах было 6.30. Что дальше?

Это последняя запись в ежедневнике. Она уже знает, что было дальше. Знает что, но не знает, как это происходило. Мертвые ничего не подтвердят, а свидетелей нет. Теперь свидетель – она сама. Она – археолог самых новых могил. Когда она до них дойдет, то пройдет последний путь отца и таким образом восполнит запись, которой нет в ежедневнике. Она идет между деревьями. Это не те деревья, которые он мог видеть. С той поры посадили новые. Они успели стать старым лесом. Лесом, который вырос над теми ямами, в которые вместе с отцом попал и его ежедневник.

Она идет по залитой цементом дорожке, но под ногами она ощущает песок, ведь и он тогда шел по песку. Шел между конвоирующими его энкавэдэшниками. Говорили ли они что-нибудь? Спрашивал ли он о чем-нибудь?

Вероника хотела бы услышать теперь в этом лесу голоса птиц. Но в этом лесу птиц нет. В тишине из-за деревьев доносятся крики конвоя. Их разделяли, сначала выдергивали из ряда, затем тащили под руки. До ям всего десяток метров. Теперь там растет трава, но она видит вырытую яму. Двое людей выкручивают ему руки. Третий связывает их веревкой. Он пытается обернуться, что-то крикнуть, но веревка стискивает ему горло. Он должен был рваться. Он никогда не сдавался. Слышны выстрелы, щелканье заряжаемых пистолетов «вальтер».

Должно быть, выстрелы спугнули птиц. Наверное, их тут тогда не было. Но почему их нет сейчас? И лес был другим. И не было поставлено в память о жертвах преступления крестов, у которых теперь проходят богослужения. И границы ям не были обложены цементом. И для нее они по-прежнему открытая рана этой земли, именно такими они снятся ей с того самого момента, когда она вдруг ощутила себя брошенной на самое дно такой ямы и смотрящей оттуда вверх, на небо, которое то затягивается облаками, то принимает цвет незабудок… Итак, ям нет. Но она их видит. Ей не надо закрывать глаза, чтобы видеть, как чья-то рука тянется к его голове. Рука держит пистолет. Сейчас она нажмет на спуск. Слышит ли еще тогда человек этот звук? Что застыло последней картиной в его зрачках? Эти корни, срезанные отвалом бульдозера? Торчащая из песка рука кого-то застреленного чуть раньше? Куда упала гильза от патрона, который продырявил его череп?

Вероника вынимает из сумочки завернутую в платок гильзу. Эту гильзу от пистолетного патрона калибра 7.62 когда-то взял отсюда Ярослав. Он был тут зимой 1943 года и тогда осознал, что сам не понимает, как ему удалось избежать выстрела в затылок. Он забрал с собой эту гильзу на память о том, что уцелел. А может, для того, чтобы никогда не забыть, что за дарованную жизнь можно заплатить любую цену. Пусть даже это будет ложь. И вдруг к ней пришло осознание того, что Ярослав теперь живет только в ее воспоминаниях. Анна не может его помнить, ибо сама она живет только в памяти Вероники. А у нее нет даже ни одной фотографии Ярослава. От него осталась лишь эта гильза. Он показал ее тогда, когда еще пытался убедить всех, себя, Анну и весь свет, что иногда молчание может стать доказательством смелости и что тайну смерти его товарищей надо оставить для истории. А потом для истории осталась и тайна его собственной смерти…