Андрей Геращенко - Учебка. Армейский роман.

— Нормальная у него нога, просто сам бестолковый. Он в самом начале вместо сорок первого сорок третий размер взял. Вот ему и трудно ходить.

— Зачем же он большой размер взял?

— Не знаю. Может быть, не разобрался…

— А куда ваши командиры смотрят?

— Он никому не говорит, а так… Кому он нужен? Но, вроде бы, про это уже узнали — прапорщик Атосевич обещал ему сапоги заменить.

— Конечно надо, ему ведь трудно так ходить!

Мать уехала в пять часов вечера, а Игорь вернулся в казарму.

Уничтожение липовой аллеи. Курсанты обрубают ветви сваленных деревьев. Уже октябрь — не за горами и выпуск из учебки. Может ли Кохановский в одиночку погрузить кучу ветвей в машину. Поединки курсантов. Коршун — Тищенко завершается ничьей, но у Игоря разбиты очки. В санчасть проведать Доброхотова. Доброхотов дает Игорю дельный совет. О чем, по мнению Лупьяненко, задумался Тищенко. Шорох считает, что Лупьяненко пора «щупать баб». Озадачанный Петров. Ночной праздник живота. Едва не попались.

После обеда пилили липовую аллею. Огромные, покрытые бронью столетней коры деревья, поначалу казались неприступными. Многочисленные трещины, покрывавшие стволы, напоминали морщины на лицах почтенных старцев. Но вот пила с визгом впилась в тело одного из гигантов. Медленно, сантиметр за сантиметром, она вгрызалась в древесину, надрывно гудя своими шестеренками и отплевывая в стороны опилки. Казалось, что это не опилки, а самая настоящая кровь. Тищенко даже померещилось, что он чувствует боль, причиняемую пилой, и ему стало жаль это старое и величественное дерево.

Он вспомнил, что точно такую же картину наблюдал два года назад в Городке. Тогда, согласно новому проекту, уничтожали тополя, по преданию, посаженные еще по приказу самой Екатериной II. И тогда Игорь на всю жизнь запомнил эту жестокую борьбу дерева и человека. Человек в эти минуты выглядел безобразным чудовищем.

Казалось, что по телам гигантов пробегает самый настоящий шок — легкое дрожание листвы как бы выдавало нестерпимую боль, которую испытывало дерево. «Что со мной — это абсурд?! Я ведь биолог — дерево не может чувствовать боль! Что-то я совсем сентиментальным стал», — растерянно подумал Игорь, ощутив подкативший к горлу комок.

Тищенко с самого детства воспитывали в благоговейном, едва ли не религиозном отношении к дереву, и при уничтожении лип курсант испытывал почти то же самое, что испытывает истинный верующий, видя, что совершается грех, который он не в силах предотвратить.

Старые деревья, словно мощные богатыри, отчаянно сопротивлялись пилам, не желая так просто отдавать свою жизнь и власть. Но все же металл был сильнее дерева, и великаны стонали под шквалом острых металлических зубьев.

Аллею приказал спилить Томченко. Многие курсанты были этому рады (теперь количество листьев, падающих на газоны, должно было значительно уменьшиться), но Игорь не мог без боли смотреть на эту картину. Ему было жаль патриархов, которые, скорее всего, видели за свою долгую жизнь и революцию, и основание учебки, и гражданскую войну, и немецкие оккупации. Патриархов, которые уже давно стали чем-то вроде визитной карточки части.

Наконец, пилы подточили одну из лип, и она со страшным треском упала вниз, в агонии ломая ветви и теряя не успевшую опасть, пожелтевшую листву. «Если даже эти патриархи, которые казались самой вечностью, теряют свою жизнь, то что можно говорить обо мне — маленькой и слабой песчинке?! Это какое-то злое место, а гибель лип — словно какой-то тайный знак: не уеду и со мной будет то же самое», — думал Тищенко, глядя широко раскрытыми глазами на поверженное; дергающееся в предсмертных конвульсиях дерево.

Повалили еще две липы. На большее у пилильщиков из бригады не хватило сил. Казнь остальных титанов была отложена.

— Взвод — слушай боевую задачу! Нужно шестеро желающих для того, чтобы обрубать ветки и складывать их в кучу. Кто пойдет сам? Я думаю, что, прежде всего, надо проявить активность залетчикам! — объявил Гришневич.

Но желающих оказалось гораздо больше, чем было нужно. Даже Игорь захотел полазить среди деревьев: «Все равно липы уже спилили, так что сучья надо обрубать».

— Остаются: Тищенко, Лупьяненко, Гутиковский, Валик, Коршун и Кохановский. Старший — Лупьяненко. Остальные — в учебный центр. А вы — получить топоры и приступить к работе. Если очень большие ветви — можете их не трогать. Но от всех мелких к моему приходу вот эта самая крайняя липа должна быть освобождена, — Гришневич хотел добавить что-то еще, но потом посчитал сваю инструкцию вполне исчерпывающей и повел взвод в учебный центр.