Андрей Зеленин - Мамкин Василёк

— Господи! — ахнул кто-то. — Да неужто они, ироды, нас жечь собрались?!.

Клуб знатно полыхнул. Дерево сухое, дождя давненько не было. Затрещали досочки, крыша занялась.

Народ сперва дымом захлёбываться начал. А там и жар прихватил.

— Ой, бабоньки! Горю! — крик чей-то взвился.

Закричали, заголосили люди. Кто в двери запертые, кто в окна забитые — ломиться стали. Лавками одну створку дверную выбили. Огонь сразу внутрь рванул: по одежде, по волосам, по рукам-ногам.

Кто смог, наружу выскочил.

Да только не было там спасения.

Солдаты немецкие всех, кто из клуба выбраться пытался, в упор расстреливали.

Зинка с дедом, матерью да сестрой старшей в середине толпы стояли. Тоже сперва выбежать хотели, да дед остановил.

— Стойте! — рыкнул. И откуда сил на то хватило? Сам старый, хромой, на грудь больной. А медведем рыкнул: — Я ужо! — Затем тише сказал, от жара щурясь: — Вкруг Зинки давай встанем. Так побежим. А там… Ты, Зинка, не оглядывайся! Беги! Беги подальше! Беги да помни…

Дед первым под ноги Зинкины упал. Перешибло его очередью автоматной.

Потом матери рядом не стало.

За спиной сестра старшая вскрикнула; почудилось Зинке, руками она, словно птица, крыльями всплеснула, и вниз. Птицей подстреленной.

Над головой очередь пронеслась. Ещё рядом свистело.

Сапоги чужие тяжело топали. Да куда им за босоногой!

Смолкла Зинка. Тётка Саша в голос взвыла, не таясь. По своей боли — по сыну, по общей — по деревне. Мужики раненые глаза кулаками утирали, желваками на скулах играли. Полковник сказал. Сухо. Глухо. Коротко:

— Отомстим.

… К вечеру вернулись здоровые. Принесли две немецкие винтовки, пулемёт с мотоцикла. Ещё — провод телефонный с аппаратами, — связисты гитлеровские попались. Повезло.

Бинты с йодом пошли на перевязки, консервы с хлебом — на стол. С оружием другим днём засаду устроили; ещё троих своих фрицы недосчитались. А в отряде прибыло; двое окруженцев к своим пробивались да двое местных парней — комсомольцы! — на остров вышли.

Через месяц полковник стал приноравливаться к костылям. Кто-то из красноармейцев срубил деревянные подпорки командиру.

Командир костылями поскрипел, лицом покривился от боли и таким, страшным, народ собрал. Речь сказал короткую, но верную.

— Врага мы бьём помаленьку — это хорошо. Одного-двух-трёх на тот свет отправим — Красной Армии полегче. Однако надо, чтобы люди наши, советские, кто под чужой властью остался, знали: не фашисты здесь хозяева! Требуется что-то громкое сделать. Склад какой взорвать или ещё что. Сами понимаете. Ну, и для дела такого разведка нужна. Кому идти, товарищи?

Зинка сама вызвалась. Первой. Вот так выдала:

— Я не взрослая. Не военная. Тринадцать лет всего! Зайду в село или деревню, мол, побираюсь. Дома голодно, вот и пошла по людям, может, кто чего съестного подаст. А сама всё, что нужно выгляжу, запомню! — И ещё аргумент выложила: — Если взрослый кто в разведку пойдёт, чужого лаской не встретят. Да и немцы неладное поймут.

Не хотел полковник девчонку одну отпускать. Однако, подумав хорошенько, понял: дело Зинка сказала. Дал добро. И двоих бойцов — в сопровождение, чтобы по лесу не так страшно идти было.

От сожжённой деревни в двадцати километрах другая стояла: и домов в ней побольше было, и целая ещё, не спалили фашисты. Туда Зинка и отправилась.

Тяжко пришлось. Даже не от немцев страху натерпелась, от своих — от полицаев. И откуда только сволочи такие берутся? Мало того что котомку пустую почти, с одной картофелиной да сухариками, для виду положенными, перетрясли, так ещё и ощупали всю с ног до грудок. Ржали, кобели проклятые, в сарай затащить грозились — побаловаться по-ихнему. Морды косые от самогона, руки в наколках, — тьфу!

Немцев в деревне оказалось немного — какая-то команда по заготовке продовольствия для нужд германской армии. Десяток вояк, что коров со свиньями в одно место согнали под охрану, а сами кур по дворам ловили да яйца воровали.

Полицаи им в помощь были приставлены, их столько же по счёту выходило, как немцев. Сами все из тюрьмы, фашисты выпустили, на себя служить пригласили…

Из съестного в деревне — Зинка и не думала, что люди последним делиться станут — богато в котомку досталось: картошка, морковка, капусты вилок, хлеба полкаравая, крупы с полкило — ещё довоенных запасов. Тётка одна молока дала, бутыль литровую вынесла, сказала, словно в воду глядела:

— Напоишь кого. Знаешь.