Вацлав Подзимек - Стальная рапсодия

— Все ясно! — не удержался Метелка.

— Да, ясно, — добавил я. — Бегите туда сейчас же и посмотрите. Вы оба.

— Вряд ли мы что найдем, — скептически проговорил Метелка, — утром кто-нибудь наверняка подобрал записную книжку.

— Никто не подобрал. В такую слякоть люди около детской площадки не ходят, — сказал я, взмолившись про себя, чтобы я оказался прав.

Они прибежали через полчаса. Незбеда победоносно махал над головой записной книжкой, такой… как из змеиной кожи. Затем вынул из нее пятисотенную и показал мне.

— Можете идти, — приказал я довольно холодно, вероятно из опасения, что они пойдут, какой огромный камень свалился с моей души. — А членам бюро окажите, — обратился я к Метелке, — что, если они еще когда-нибудь придут ко мне со списком подозреваемых, я попрошу поручика Влчека провести внеочередное собрание ССМ, на котором будет избрано другое бюро. В моей роте никто никого не должен подозревать без веских оснований!

Он поспешно кивнул в знак согласия.

— А теперь пришлите ко мне воина Пецку!

Пецка пришел позже, чем я ожидал. Наверное, ему не очень хотелось со мной встречаться.

— Я не потерплю, чтобы в моей роте товарищ набрасывался на товарища с кулаками, понимаете, Пецка? — спросил я, едва он вошел.

— Незбеда мне не товарищ, — ответил он со злостью.

Я не имел намерения обсуждать с ним этот вопрос и спросил:

— У вашей девушки есть ваша фотография?

— Есть, но старая. Сегодня я ей послал новую.

— И хорошо сделали.

— Я знаю, — согласился он.

— Ничего вы не знаете, — постарался я вывести его из заблуждения. — Ей очень понадобится эта фотография. Чтобы ваш образ не выветрился из ее памяти. Увольнительных, отпусков и прочих привилегий вы теперь долго не получите. Что вы на это скажете?

Пецка остался совершенно спокоен.

— У вас есть что-нибудь мне сказать?

— Он несправедливо меня обвинил, за это я его и ударил, — заявил он. — Но это не имеет, значения.

— А что же имеет значение? — поинтересовался я.

— Мне известно, что вы выгнали ребят со списком подозреваемых, в котором на первом месте значился я. Большое вам за это спасибо, товарищ поручик. Можете теперь не пускать меня в увольнения за Незбеду хоть целый год, Я выдержу. И Власточка тоже.

Так закончилась история с незбедовской пятисотенной.

Собственно, она не закончилась. Едва за Пецкой закрылась дверь, как в комнату вошел надпоручик Бидло. Вид у него был далеко не приветливый.

— Что нового на станции? — попытался я поднять ему настроение.

— Моя рота считает себя оскорбленной. — Он не был расположен к шуткам.

— Моя рота тоже иногда считает себя оскорбленной, В такие минуты я даю ей команду захватить какой-нибудь объект. — Мне все еще не хотелось настраиваться на серьезный лад.

— Но моя рота действительно считает себя оскорбленной, — стоял он на своем.

Мне ничего не оставалось, как спросить его, почему.

— Твои солдаты распространили слухи, что пятисотенную, возможно, украл кто-то из второй роты, — объяснил он.

— Не стоит волноваться. Пятисотенная уже нашлась. — Я думал, что это сообщение его успокоит.

Но он не хотел успокаиваться:

— Это не меняет сути дела.

Раздраженный его упрямством, я сказал:

— Ну давай устроим небольшое сражение между нашими ротами, чтобы ваше высочество получило сатисфакцию.

— Именно за этим я и пришел, — подтвердил он совершенно серьезно. — Мы хотим с вами сразиться. На футбольном поле. Если вы не выступите, значит, вы слюнтяи и трусы.

— Выступим, — заверил я его.

— Ты им прикажешь? — спросил он с усмешкой.

— Они разделают вас добровольно.

— Чувствуется, что ты не так давно принял командование ротой, — заявил он. — Но ты дал слово, и мне этого достаточно. Как ты их заставишь играть, твое дело. Итак, в субботу после полудня, — добавил он и уже совсем дружелюбно подал мне руку.

Я передал бюро ССМ, что на этот раз мне с ними нужно кое-что обсудить.

Они собрались после ужина, полагая, очевидно, что речь опять пойдет о списке подозреваемых. Я коротко информировал их о своем разговоре с надпоручиком Бидло, никак не ожидая, что могут возникнуть осложнения.

А они возникли. Ребята решительно отказались от встречи, заявив, что в футбол можно играть в любое время года, только не зимой, когда на футбольном поле лежит снег.

Я возразил, что эту порошу и снегом-то назвать нельзя.

Но они все равно отказывались играть, и я долго не мог понять, почему они так не хотят этого. И лишь через полчаса, после настойчивых расспросов, мне удалось что-то выжать из них.