Вацлав Подзимек - Стальная рапсодия

— Ну так как тебя зовут? — спросил Кноблох мальчишку, не обратив внимания на слова Бальцара.

— Дезо, — нехотя ответил малыш.

— А дальше? — продолжал настаивать майор.

— Катош.

— Произноси четче, — строго сказал начальник штаба.

— Катош, — повторил мальчонка без тени страха.

— Дежо Лакатош! — подсказали ему сразу все шестеро солдат, скрывавшиеся под одеялами, и я уже начал понимать, в чем дело. Дезидер Лакатош — солдат моей роты. А это, скорее всего, его сын. Но как мог попасть сюда этот маленький цыганенок?

Видимо, мое недоумение легко читалось у меня на лице, потому что доктор Бальцар сказал:

— Товарищ майор, разрешите объяснить поручику Гоушке, что происходит?

— Объясняйте, — согласился майор. — Советую придумать хорошее объяснение, ведь вам придется отвечать перед командиром полка.

Так я узнал, что свободника Лакатоша бросила жена, сбежав с каким-то буфетчиком, и ребенок остался без присмотра. Малыша кто-то привез в Влков, решив, что если отец призван в армию, то армия и должна позаботиться о его наследнике.

— Что оставалось делать бедняге Лакатошу? — закончил Бальцар свои объяснения. — В роте мальчишку оставить нельзя, поэтому мы взяли его на время сюда, в санчасть, пока что-нибудь не придумаем. Но придумать еще ничего не удалось. А он у нас здесь под присмотром, и неплохим.

Майор Кноблох нашел решение сразу.

— Ребенок имеет отношение к вашей роте, вот и делайте с ним что хотите, — твердо сказал он мне. — Но здесь он не может оставаться больше ни минуты.

Даже мысль о том, что маленький Лакатош будет днем у меня в кабинете, а ночью в нашей комнатке в общежитии, пугала меня.

— Товарищ майор, думаю, что вы со мной согласитесь, — начал я, по моему мнению, весьма расчетливо, — надо бы дать свободнику Лакатошу увольнительную, пусть съездит с малышом домой и попросит родственников приглядеть за ним.

— Прикажите вызвать сюда Лакатоша, — решил начальник штаба. — Надо сейчас же все сделать.

Доктор Бальцар бросился к телефону.

Через минуту свободник Лакатош предстал перед нами весь в поту. Едва мальчик заметил его, как сразу же закричал «папа» и рванулся к нему. Тем самым он помешал отцу поприветствовать начальство согласно уставу.

Все в этой сцене противоречило армейским нормам, и я с ужасом думал, что же скажет майор Кноблох.

Он произнес всего лишь одну фразу — приказал свободнику Лакатошу потом зайти к нему. После этого он вышел из комнаты, хлопнув дверью.

— Так как? — поинтересовался я после его ухода у Лакатоша, имея в виду его изнуренный вид.

Он понял, что меня интересует, и ответил:

— Прошел все препятствия на «отлично». Но чего мне это стоило?..

Я объяснил ему, что ребенок не может находиться ни в санчасти, ни в роте, и потому его нужно как можно скорее отвезти домой.

— Не получится, — ответил он. — У меня нет никого, кому бы я мог оставить Дежо.

— Это ваше дело, — бросил я, не собираясь обсуждать с ним этот вопрос. — Армия — не детский уголок.

С этими словами я направился к выходу. Десятник доктор Бальцар догнал меня сразу за дверями.

— Товарищ поручик, не в наших интересах поднимать из-за этого случая шум. Малыш из вашего батальона. Надо постараться сделать так, чтобы в полку об этом не знали. Если будет молчать батальон, то санчасть тоже не проговорится.

— Если я вас правильно понял, такое предложение мне нужно сделать майору Кноблоху?

Доктор согласно кивнул.

— Нет уж, увольте, я с таким предложением к нему не пойду!

Вскоре после того, как мы расстались с доктором, в моем кабинете зазвонил телефон. Майор Кноблох сказал, что свободник Лакатош никакой увольнительной не получит и что я должен его надлежащим образом наказать.

— Все это свидетельствует о том, что порядка в роте нет, — добавил он.

— А что прикажете делать с малышом? — спросил я, не надеясь на ответ.

— Нашлась женщина, которая за ним присмотрит. Лакатош согласился и уже отвел парня к ней.

Продолжать разговор со мной он не собирался и повесил трубку. Во время обеда я подошел к свободнику Лакатошу, чтобы узнать подробности. Он сообщил мне, что все устроилось и маленький Дежо теперь в надежных руках.

В столовой я увидел десятника Пилначека.

— С утра никак не приду в себя! — бросил я ему язвительно.

— Я тоже, товарищ поручик. — Он сразу понял, о чем пойдет речь, но проговорил эти слова таким расстроенным тоном, что мне и в голову не пришло расценить это как дерзость. — Я не спортсмен. Самое большее, на что я способен, это бросить тень или метнуть взгляд.