Яков Давидзон - Орлята партизанских лесов

Раздалось громкое партизанское «ура!». Растерявшиеся фашисты были забросаны гранатами…

С тех пор минуло много лет. Разъехались бывшие партизаны кто куда, редкими стали встречи.

Но однажды взял Кобзенков отпуск и отправился не на юг — к Чёрному морю, а на север — в черниговские и брянские леса. На попутных машинах переезжал из села в село и не узнавал знакомых мест, как ни вглядывался. Новые дома, новые улицы, новые люди. Лишь памятники павшим, как часовые, напоминали о прошлом, о потерях, о боевой Сашкиной молодости.

Фашисты всё туже стягивали стальное кольцо окружения. Июль 1943 года выдался горячим для соединения Героя Советского Союза Попудренко: днём неистово палило солнце, а ночью накаляли воздух пули и осколки снарядов.

— Все плёнки уничтожить, товарищ Давидзон! — приказал командир.

— Не могу! — сказал я Попудренко.

— Если через тридцать минут не будет выполнен приказ — расстреляю! — повторил приказ командир.

Я, конечно, выполнил приказ Попудренко. Не только потому, что приказ — это закон для солдата. Ведь если б мои фотоплёнки попали в руки врага, сотням и сотням людей — детям, жёнам, родным партизан, которые оставались во вражеском тылу, — грозила бы смертельная опасность.

…Когда соединение вырвалось из окружения, Иван Васюк стал первым, кого я сфотографировал после уничтожения плёнок. Мне рассказали, как он ворвался со своим «дегтярем» на позиции фашистов и, стоя во весь рост, поливал свинцом врага.

…Ивана Басюка и ещё одного парнишку выпустили из тюрьмы спустя три месяца. Была весна 1942 года. Снег набух, почернел. Из всех заложников в живых остались только они.

Из Сосницы Иван возвращался домой пешком. Шёл медленно, часто отдыхал. Нестерпимо болела спина: на прощание полицай потянул резиновой плёткой.

Но страха не было и в помине. Сердце переполнялось ненавистью к врагу. «Как только повидаюсь с матерью, — сразу же уйду в партизаны, — думал он. — Я отомщу за тебя, отец!»

А перед глазами возникала — хотел он того или нет — страшная картина отцовской казни…

В Козляничи немцы вступили на следующее утро после ухода регулярных частей Красной Армии. Село словно вымерло. Немцы походили по хатам, забрали кур и одну корову. Жителей не трогали.

Над правлением колхоза вывесили флаг со свастикой. Откуда-то появился хромой мужик в немецкой пилотке и с пистолетом на боку — староста.

Когда в село вошли мадьяры-жандармы и появился хромоногий староста, кто-то, должно быть, донёс на отца. За отцом — секретарём сельсовета — явились ночью. Забрали и Ивана как старшего сына. Мать с тремя младшими осталась в разгромленном доме. По дороге схватили и родного дядю Ивана — колхозного бригадира. Всего набралось человек семьдесят. Погнали в районный центр Сосницу.

— Вы — заложники, — объявил арестованным начальник полиции Добровольский. — Если партизаны убьют хоть одного немецкого солдата, вас расстреляют!

В подвале двухэтажного здания наскоро оборудовали тюрьму. Было тесно, не хватало места для лежания. Но в этом было и спасение ведь на дворе стояли двадцатиградусные декабрьские морозы. Люди собственным теплом согревали друг друга.

— Этого молодого Добровольского я не знаю, — рассказал отец. — А вот его отца распрекрасно помню. До революции тут неподалёку его имение было. Злой был пан с крестьян три шкуры спускал. Не успели мы рассчитаться с паном Добровольским — сбежал с белыми. А теперь сынок выслуживается перед оккупантами…

Не понимал тогда Иван, слушая разговоры старших, какая страшная опасность нависла над ними. Думал, подержат-подержат да отпустят.

Утром с шумом распахнулась дверь темницы.

— Дмитрий Васюк, выходи! Кто ещё тут Васюки? Выходи!

Отец поднялся, обнял сына. Иван ринулся было за ним, но отец с силой оттолкнул его от двери.

— Чего тебе идти? Ты ещё пацан! Сиди!

Иван припал к окну.

Ночью выпал снег. Он ослепительно блестел под лучами зимнего солнца. Двор был пуст. Когда появился отец, Иван не понял, куда это он так напряжённо смотрит. Но тут из-за угла выехал на коне, украшенном позолоченной уздечкой и серебристыми кистями начальник полиции Добровольский. В правой руке он держал обнажённую шашку.