Вали Гафуров - Роман, написанный иглой

В столовой Рустам заметно повеселел: то ли от анекдотов Эрбуты, то ли от воспоминаний о его злоключениях за свадебным пологом, то ли от выпитого стакана водки. Одним словом, он почувствовал себя легко и свободно.

Зашло солнце. Стало быстро темнеть.

Мухаббат возвращалась с поля вместе с девушками из своей бригады. Её Адхамджон на руках у Каромат. Каромат раньше всех сдала собранный хлопок и уже успела сбегать за ребёнком в ясли, завернула его в одеяльце и принесла сюда. И вот, не отдавая сынишку Мухаббат, несёт Адхамджона сама.

— Ну, отдай же наконец, — просительно обращается к подруге Мухаббат и протягивает руки.

— Что это в тебе так ревность взыграла? — подзадоривает её Каромат. — Думаешь, тебе одной бог такое счастье дал, а меня обойдёт?

И она со смехом убегает в сторону.

Жизнерадостная энергия эта передавалась всей бригаде. И как-то забывалась, рассеивалась чугунная тяжесть дневной усталости.

А Каромат проделывала это чуть ли не каждый день. Очень уж полюбила она Адхамджона. Подобно самой Мухаббат, просто изводится, когда нот с ней мальчонки. Стоит Мухаббат направиться в садик, чтобы покормить грудью сына, с нею обязательно идёт и Каромат. Когда Адхамджон насытится, она тут же берёт ребёнка на руки и долго играет с ним, то и дело целуя в нос, в глаза, в уши. До того зацелует, что Адхамджон зайдётся в плаче. Лишь тогда, да и то неохотно, она возвращает сынишку матери. Однажды, когда доведя таким образом ребёнка до слёз, она протянула его Мухаббат, у той нечаянно вырвалось:

— Шутки у тебя какие-то глупые!

— Как только у вас ребёнок появился, так сразу и шутки наши глупыми стали, — обиделась Каромат и, не подняв глаз на подругу, ушла.

Несколько дней после этого не разговаривали. Но в отсутствие Мухаббат Каромат продолжала тайком бегать в садик, чтобы глянуть на Адхамджона, приласкать его. Мухаббат понимала, что незаслуженно обидела подругу, и шла на всяческие хитрости и уловки, чтобы загладить свою вину. И своего добилась. Каромат снова не спускала с рук Адхамджона и, конечно, снова доводила его до слёз своими безудержными ласками.

… Дойдя до перекрёстка, Каромат поцеловала мальчонку в щёчку. Потом ущипнула его за кончик носа, снова поцеловала, снова ущипнула. И так, пока ребёнок не расплакался.

— Да что же это ты так мучаешь мальчишку?! — а на этот раз не выдержала Мухаббат.

— Ты пожелала, и райхоп расцвёл в твоём саду, но никому другому красотой его не насладиться, — неожиданно стихами заговорила Каромат. — Хоть сгори я от любви, а всё-таки он не мой. Чуть помучаешь его любя, туг же упрёки на тебя градом сыплются. Был бы мой, я бы уж всласть наслушалась, как он плачет.

Каромат передала мальчишку Мухаббат и бросилась догонять ушедших вперёд подруг.

Адхамджон плакал недолго. Оказавшись на руках у матери, он всхлипнул ещё несколько раз и успокоился.

Едва придя домой, Мухаббат почувствовала, что у Рустама плохое настроение. Сразу расспрашивать мужа о причинах она не решилась. Молча поужинали, попили чаю. Тётушка Хаджия ушла к себе в комнату. Мухаббат убрала со стола, уложила сынишку спать и только тогда присела рядом с мужем. Начала издалека:

— Ну, что там говорили в собесе?

— Да ничего… Всё нормально, — нехотя ответил Рустам…

Мухаббат встала, подошла к печке и сияла с неё човгун — металлический кувшин, в котором кипятят воду для чая. Разгребла в печке золу, подбросила туда несколько кусков угля, и снова поставила кувшин на место. Вернувшись к мужу, спросила напрямик:

— Чем вы расстроены? Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось. Говорить не стоит…

Рустаму не хотелось рассказывать о несуразной болтовне Максума-бобо. Какая нужда и жене причинять душевную боль? И так она смертельно устаёт каждый день. Вместо того, чтобы дать ей отдохнуть, он ещё станет травить ей сердце собственной болью!

Однако Мухаббат была настойчива:

— Нет, не говорите, я же чувствую, что случилось что-то. Иначе вы не были бы в таком подавленном настроении!

— Странные ты вещи говоришь, Мухаббат! Когда это я смеялся и резвился, словно младенец беспечный? В моём положении…

— В таком случае, Рустам-ака, вы и меня за ребёнка не считайте. Кому же вы ещё расскажете о горестях своих, если не мне?

— Хотел его палкой стукнуть как следует, да побоялся, как бы сослепу в кого другого не угодить, — пересилив себя, заговорил Рустам.

— Кого?

Рустам взволнованно и сбивчиво рассказал о случившемся на полевом стане, о цинизме Максума-бобо, предложившего ему «переквалифицироваться» в имама или суфия. Даже великодушно брался обучить его «своей науке». При этих словах у Рустама слёзы подступили к горлу. Закусив до боли губу, он обессиленно положил голову па плечо Мухаббат.