Иван Курчавов - Цветы и железо

Поленов подъехал к крайнему дому и остановил коня.

— Ты себя больше не выдавай за старовера, — прошептала Таня, — опять в галошу сядешь!

— Цыплята курицу не учат, — огрызнулся Поленов.

— Я бабушку научила грамоте, когда ей было почти девяносто лет. Значит, учат!

— Твоя бабушка редкий оригинал: специально не училась и не умирала, чтобы цыпленка дождаться, — уже добродушно сказал Никита Иванович.

В доме они застали женщину лет под сорок и старуху лет за восемьдесят, маленькую девочку и мальчонку, года на три ее старше. Дети что-то строили из палочек; заметив чужих людей, они прекратили игры.

— Здравствуйте! — Поленов снял шапку. — Погреться можно?

— Почему же нельзя, — ответила молодая женщина. — Тепло у нас пока налогом не облагается.

— Почему «пока»?

Женщина взглянула на него.

— Может, и на трубу налог будет. Сейчас налог устанавливают все кому не лень: староста, бургомистр, полицай!.. Вы-то откуда будете? — спохватилась женщина.

— С торфоразработок вот возвращаемся. Работы там больше нет. И в городе не могли устроиться, — ответ прозвучал искренне, доверительно.

— Нам не сладко, а в городе еще хуже! — женщина сокрушенно вздохнула и подставила Поленову табурет.

Никита Иванович придвинул ногой табурет к Тане, а сам присел на край скамейки у печки.

— Так говорите, много налогов? — продолжал расспрашивать Поленов.

— Могло быть и больше, — женщина болезненно улыбнулась. — За воздух тоже пока не платим. Да и за солнце не берут…

— Барин в крепостное время того не брал, — перебила старуха.

— Вон с гектара пашни подай, говорят, пятьдесят пудов, — сказала молодая.

— А сколь собрали? — спросил Поленов.

— У нас не Украина. Да и на Украине столь не каждый год собирают. Родилось у нас пудов пятьдесят, ну, от горя шестьдесят! Почти все и забирают…

Никита Иванович сочувственно покачал головой.

— С коровы триста пятьдесят литров молока, — изливала свое горе молодуха, — а надоим, дай бог, четыреста. С курицы, говорят, неси двести яиц; найти бы такую курицу, которая несет столько яиц!..

— Наши и по полторы сотни не снесут, — прошамкала старуха, убирая со стола картофельную шелуху.

— А деньгами сколь! По сто рублей с едока, по двести рублей с коровы, по сто рублей за собаку, по десять рублей за кошку. Во всем селе не сыщешь сейчас ни курицы, ни собаки, ни кошки… Позабыли, как и петух по утрам поет!

— Петух не курица, — заметил Никита Иванович, — или и с него яйца?

— А им что? И за него неси двести яиц в год и деньги плати. Дорогим стало для нас «ку-ка-ре-ку».

— Плохо вы живете.

— Живем — хуже и жить нельзя! — оказала молодуха и вяло, безнадежно махнула рукой.

— А кто же собирает: полицаи или старосты?

— Собирают и полицаи, и старосты, а устанавливает немецкий комендант. Есть такой обер Хельман. А у него в помощниках, прости господи, наш, русский.

— Кто же такой? — спросил Поленов.

— Муркин. Теперь голова в Шелонске.

— Муркин?

— Да. Раньше на площади пивом торговал. В засаленном пиджачишке еще ходил, будто беднее его в Шелонске и не было.

— Маскировался. Значит, плохой он для народа?

— Такой — уж худшего и искать не надо, — быстро отозвалась молодуха. — Ему-то простительно: говорят, из бывших он. А вот Калачников Петр Петрович!.. — Она покачала головой. — И тот у немцев теперь. Говорят, у помещика Коха да у самого обера первый гость.

Пришла очередь удивиться Поленову:

— Калачников? И он остался?

— Остался. Говорят, что нарочно. И машину наши к дому подали, а он не поехал. Говорят, что больным прикинулся. А немцы пришли — он их с хлебом-солью…

— Мама, а к нам опять полицаи идут, — сказал, подходя к окну, мальчик.

— Опять нелегкая их несет! — зло проговорила женщина. Она быстро схватила половину круглого хлеба, который только что положила на стол, и упрятала его в шкафчик над умывальником.

Никита Иванович успел моргнуть Тане: начинается!..

В дом вошли трое полицаев с зелеными повязками на рукавах и немецкими буквами «RP», что означало «русский полицай».

— Это что за гости? — спросил один из полицаев, вероятно старший, с конопатым лицом и заостренным красноватым носом. — Что за гости, спрашиваю?

— Проезжие, — ответила хозяйка.

— Много тут проезжих по дорогам шляется! — крикнул ей полицай. И к Поленову: — Кто такой? Откуда едешь? Куда?

— Да что ты так часто тараторишь? Дай хоть с духом собраться!

— Я тебе соберусь с духом! — прикрикнул полицай. — Я из тебя последний вышибу!