Иван Курчавов - Цветы и железо

О многом переговорили в тот вечер полковник и его помощники. Таня даже и не предполагала, как много должен знать разведчик. Раньше ей казалось вполне достаточным то, что им в течение месяца сообщил капитан. Когда полковник говорил об опасности, она невольно отвлекалась и вспоминала совсем иное — мать, которая ждет ее теперь в чужом месте среди незнакомых людей. Как она сейчас беспокоится!.. Почему-то припомнились танцы в городском саду и самый лучший танцор — Сашок Щеголев… И самый красивый!.. Купание с подругами в речке, походы за грибами и ягодами… И тут же мысли об опасности: сумеет ли она перевоплотиться в разведчицу, быть внутренне похожей на дочь этого бородатого рыжего человека?.. На нелегкое дело посылает их этот черноусый полковник, видимо больше их знающий, как трудно им будет…

— С партизанами пока контактов не поддерживать, — продолжал полковник, — хотя на будущее и не исключена возможность совместных действий. Не исключено также, что кого-то пошлем к вам на подмогу, а затем и на смену. Я думал над паролем. Запомните его. Приходящий к вам спрашивает: «Хорошее железо продаешь?» А ответ такой: «Барахлом не торгую. Хорошему человеку могу и продать!» Почему я рекомендую железо? Оно у вас будет всегда. А такое словечко, как «барахло», должно входить в лексикон малокультурного мужика Никиты Ивановича Поленова. Итак, все запомнили?

— «Хорошее железо продаешь?» — «Барахлом не торгую. Хорошему человеку могу и продать!» — повторил без запинки Алексей Осипович.

— Заданий будет вам много, — сказал полковник. — Пока добираетесь до Низовой, соберите материал о положении на оккупированной территории. Это, так сказать, параллельное задание. Просил об этом начальник политуправления фронта: факты нужны для агитации в войсках. Мы знаем, что население живет в ужасных условиях. А конкретно? Каковы налоги, поборы, как с питанием? Под Шелонском обосновался первый помещик — немец Кох. Его политика?

— Кох? Это не тот, что был в Лесном до революции? — спросил Шубин.

— Сын. Адольф Кох. Пробный камень. Усидит в Лесном до весны, весной пожалуют новые господа.

— За его отцом мой батька с вилами гнался, — сказал Шубин.

— Надо, чтобы этот не удрал. Огнев получил задание по партизанской линии. Видимо, долго Кох не проживет на этом свете… Вот, кажется, и все. Есть вопросы?

— Пока все ясно, — ответил Поленов.

— Ну, как говорят, ни пуха ни пера! — сказал полковник.

— К черту! — дружелюбно ответил Шубин.

Они постучали в крайнюю избу. Дверь открыла старушка. Она и молодка лет под двадцать пять занимались стиркой. На печи и на кровати спали ребятишки. Шубин и Таня представились как беженцы. Старушка попотчевала уже остывшей вареной картошкой. А потом, вытирая глаза кончиком платка, говорила, что от сына нет известий вот уже два месяца, что живут они с невесткой и на руках у них четверо мальчишек, две пары близнецов, мал мала меньше. «Фашист окаянный, всю жизнь испортил!» — говорила старушка и крестилась. Шубин поддакивал ей, Таня сопела носом и молчала: ей очень хотелось спать.

Утром они покидали деревушку. Проходя мимо сельмага, Шубин вдруг остановился и сказал:

— Возьму махорки, Танька. Туда брать советскую нельзя, здесь накурюсь досыта: в тылу небось эрзац-табак!

В магазине было пусто. Лишь в темном углу у прилавка двое мужчин пили водку и громко разговаривали. Ковыляющей походкой приблизился продавец с родинкой, похожей на темного паука. Он еще издали улыбался, потирая подбородок, отчего «темный паук» на правой щеке шевелился и казался живым.

— Будьте любезны, — проговорил он, взглянув на Шубина и его спутницу, — что прикажете?

— Махорки пару осьмушек, — сказал Шубин.

— Пожалуйста. Немного подмочили, когда везли. Ни машины, ни брезента, а дорога дальняя. Подсушите, сам такой же курю. Угостить? У меня сухой.

— Спасибо, не откажусь.

Пока продавец доставал кисет и отсыпал на цигарку табак, Шубин прислушивался к разговору. Высокий брюнет с рассеченной бровью и тремя металлическими зубами спереди хвастливо говорил, видимо продолжая начатый разговор: «Да мы с Витькой мигом вернемся. Не задержимся. Немцы нас не поймают — все продумано». Блондин поднял левую руку, на которой не хватало большого и указательного пальцев, и пьяным голосом, точно попугай, повторял: «Мы вернемся, честное слово, вернемся!»

— Ребята, да тише вы, разве можно об этом так громко! — попросил их продавец.

— А что? — брюнет сердито уставился на продавца. — Подумаешь! Мы немцев не боимся, а здесь мы у себя дома.